Под маской моего мужа

— Лера… Лера… — задумчиво кусает она губы. — А что Лера? На данный момент все активы и счета оформлены на меня. На Леру только завещан дом. И Дамир должен… — оглядывается она. — Почить раньше, чем перепишет завещание и переоформит счета. А потом мы с тобой просто смоемся на какие-нибудь острова с круглой суммой на счету. А Аскольдов пусть разбирается с Лерой! Ну что? Примеришь колечко?

Мой телефон опять разряжается, вспыхнув экраном. Записалось…

— Я подумаю… — сгребаю коробочку в кулак, с хлопком закрывая её. — Подумаю.

Глава 16 — Новости

Сегодня почти не тошнит…

Подтягиваю ближе к себе подушку Романа, на которой, свернувшись в комочек, спит Базиль. Внутри опустошение. Не знаю, что происходит с моим мужем, но знаю точно, что больше я это терпеть не готова. Всё. Хватит. Так жить я не буду.

Версий происходящего у меня немного. Все они очень болючие. То мне рисуется другая женщина, и что он не может определиться между нами, то наркотики — из-за его непоследовательного, неадекватного и очень импульсивного поведения, то ещё что-то… что я не могу уловить, но оно ничем не лучше предыдущего. А может, и всё вместе. Что-то сломалось. И мы очень быстро зашли за ту границу слома, после которой мне не хочется ничего восстанавливать. Быть может — пока. Не знаю…

В этой квартире я оставаться больше не могу.

В гостиной его нет. Не соизволил вернуться даже к утру. Я задыхаюсь от этого факта, но больше не плачу. Все свои чувства я всеми силами концентрирую на Базиле и своей беременности. Но это плохо помогает. Потому что мне очень нужно, чтобы кто-то концентрировал свои на мне. А теперь некому.

Ем безвкусный творог, поделив с щенком брикетик пополам.

Открываю шкаф. Оттуда пахнет Роминым парфюмом. К горлу снова подкатывает ком.

Кидаю спортивную сумку на кровать. В неё летит пара комплектов белья, костюм, туфли, топ, блуза, документы, сумка с ноутбуком. Всё. Открываю шкафчик с деньгами. Там — наши общие. Совсем немного… Делю примерно пополам, одну половину оставляю, вторую забираю себе. Едва ли хватит на пару месяцев аренды квартиры.

До сих пор так и не научилась планировать расходы. Не потому, что транжира, а потому, что у меня всегда была карта-безлимит. И когда было нужно, я ею расплачивалась, не считая потраченного. И теперь мне сложно прикидывать, сколько денег понадобится на какой-то конкретный промежуток времени.

Надеваю джинсы, кеды и футболку, закидываю на плечо сумку. Переноску с Базилем в руку. Никаких записок не оставляю. Всё и так ясно. Общаться с Романом мне больше не хочется. Захочет — позвонит.

Недалеко от дома выпускаю Базиля на травку сделать свои дела. Побаиваясь пространства, он трётся у моих ног. И мы минут двадцать гуляем с ним. В душе у меня щемит, там глубоко внутри я всё-таки надеюсь, что Роман успеет появиться, остановить меня и как-то объясниться. Как-то так, чтобы я смогла простить его за происходящее и остаться с ним.

Этого не будет. Но сердцу не прикажешь, оно надеется.

У дороги припарковано такси. Так и не дождавшись, я засовываю Базиля в переноску и прошу таксиста отвезти меня к отцу домой. Нет, я не планирую жить там. Но меня туда очень тянет сейчас. Там есть капелька моего родного, что даёт мне чувство «дома».

Открывает мне удивлённый дворецкий.

В дом я не проходить не хочу и сдержанно улыбаюсь ему:

— Немного посижу в саду…

Рита перекроила здесь абсолютно всё. Но дальняя часть маленького сада ещё не тронута, и там скамеечка, на которой любила читать мама. Мне туда.

Вытащив Базиля на травку, я улетаю в детство. Помню, как раскрасневшаяся, возбуждённая мама привезла мне точно такого же маленького щенка. И вручила его прямо здесь, у этой скамеечки. Мне было тогда лет восемь-девять. Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. И мама была тогда очень радостная и весёлая, вся воздушная… Играла вместе со мной с этим щенком. И сейчас я смотрю, как маленький шарпей изучающе нюхает траву, неуклюже пригибая её лапой, и… улетаю в те ощущения. Ложусь спиной на лавочку, закрывая глаза от слепящего утреннего солнца, и забываю обо всём.

Кажется, что мама сейчас сядет в моих ногах и погладит по согнутой, вечно разбитой коленке.

И я даже слышу, как она подходит, и чувствую, как садится. Но по коленке не гладит. Потому что это не мама.

— Доброе утро, Лера.

— Привет…

Это отец. Отец… никогда не был ласковым. Ни с мамой, ни со мной. Может, он и любил как-то там по-своему. Но через прикосновение свои чувства не выражал никогда. Никогда я не летала у него в руках к небу, как мои сверстницы в руках своих отцов. Никогда не сидела у него на коленях. Не целовала за подарки. Отец не про это. Может, я и в Романа своего влюбилась так категорично и сразу насквозь, потому что он казался его противоположностью. Столько ласки и тактильного внимания я не получала никогда в жизни. И для моей оголодавшей психики это было как манна небесная!

Как любовь устроена у отца, я до сих пор не могу разобраться.

— Пап…

— М?

— Ты любишь кого-нибудь?

— В смысле?

— Нуу… Вот ты говорил, что любил маму.

— Любил.

— Как ты это чувствовал? Как выражал?