Под куполом (без карты)

Где-то с десяток надписей — это закодированные послания. Бонни Моррел, жена хозяина городского лесосклада несет один из таких плакатов, на котором предупреждение: «НЕ ПРОЩАЙ ИМ, ПОТОМУ ЧТО ОНИ ЗНАЮТ, ЧТО ДЕЛАЮТ!» У Трины Кэйл под рисунком, который, вероятно, должен изображать ягненка, хотя тяжело судить наверняка, написано просто «БОГ — МОЙ ПАСТЫРЬ».

Донна Барибо своей надписью призывает: «МОЛИТЕСЬ ЗА НАС».

Марты Эдмандс, которая иногда присматривает девочек Эвереттов, нет среди богомольцев. Ее бывший муж живет в Южном Портленде, но она сомневается, чтобы он приехал, да если бы и так, что она ему скажет? «Ты задолжал мне алименты, членосос?» Вместо шоссе 119, она отправилась на Малую Суку. Сюда хотя бы пешком не надо плестись. Она поехала на своей «Акуре»[443] (с кондиционером, включенным на полную катушку). Ее цель — уютный домик, в котором доживает свои осенние года Клейтон Бресси. Он ее четырехюродный дедушка, с которым давно перестали родниться (или неизвестно, что там было), и, хотя она не уверена относительно степени их родства или уровня отторжения, Марта знает, что у него есть генератор. Если тот все еще работает, она сможет посмотреть телевизор. Также ей хочется убедиться, что дед Клэйт в порядке — или в порядке настолько, насколько это возможно, когда тебе стукнуло сто пять, и мозг у тебя превратился на квакерскую овсяную кашку.

Он не в порядке. Он устал от короны самого старого из живых жителей Честер Милла. Он сидит в гостиной, в своем любимом фотеле, со своим любимым облупленным эмалированным лотком для ссыкла на коленях и тростью «Бостон Пост», прислоненной рядом к стене, но уже совсем окоченевший, как закаменелый крекер. Нигде не видно Нелл Туми, его прапраправнучки и главной сиделки; она со своим братом и невесткой пошла к Куполу.

Марта скажет:

— Ох, дедушка, мне так жаль, но, наверное, уже время пришло.

Она идет в спальню, берет из шкафа свежую простыню и набрасывает ее на старого. В результате он делается похожим на зачехленный элемент мебели какого-то покинутого дома. Скажем, на высокий комод. Марта слышит гудение генера позади дома и думает: «Какого черта». Она включает телевизор, находит Си-Эн-Эн и садится на диван. Изображение на экране заставляет ее почти забыть о том, что компанию ей составляет труп.

Это кадр свыше, взятый сквозь мощный объектив с вертолета, который барражирует над Моттонским блошиным рынком, где вскоре будут стоять автобусы визитеров. А первые богомольцы внутри Купола уже прибыли. Позади их тянется хадж: двухполосное асфальтированное шоссе, заполненное от края до края людьми аж до «Фуд-Сити». Похожесть граждан города на муравьев в движении весьма очевидна.

Кто-то из телекомментаторов тарахтит в микрофон, используя слова на подобие чудесно и удивления достойно. Дальше он говорит: «Я никогда в жизни не видел ничего подобного». Марта приглушает звук с мыслью: «Никто такого не видел, дурья твоя башка». Она хочет встать и поискать, может, есть что-нибудь съедобное в кухне (может, это и недостойно, с трупом в комнате, но она же проголодалась, черт побери), но тут экран разделяется пополам. Слева выныривает дополнительная картинка, на которой с другого вертолета снимается вереница автобусов, которые выезжают из Касл Рока, и титры внизу экрана сообщают: ВИЗИТЕРЫ ПРИБУДУТ СКОРО, В 10:00.

Есть время что-то перехватить, наконец. Марта находит крекеры, арахисовое масло и — что лучше всего — три бутылки холодного «Бада». Несет все на блюде в гостиную и умащивается.

— Спасибки, дедушка, — говорит она.

Даже с отключенным звуком (особенно с отключенным звуком) два разных, демонстрируемых одновременно кадра захватывают, буквально гипнотизируют. Когда первая бутылка пива ее разбирает (радостью!), Марта понимает, что это словно ожидание того, что какая-то неотвратимая сила натолкнется на незыблемый объект, и загадывает, произойдет ли взрыв, когда они встретятся.

Неподалеку от прибывающего люда, на бугорке, где он копает могилу своему отцу, опирается на лопату Олли Динсмор, он смотрит на возрастающую толпу: двести, потом четыреста, потом восемьсот человек. Поменьшей мере, восемьсот. Он видит женщину, у которой на спине в рюкзачке сидит грудной ребенок, и удивляется, не взбесилась ли она, принеся такого крохотного ребеночка в такую жару, даже не прикрыв ему голову хоть какой-нибудь шапочкой. Прибывающие граждане застывают под палящим солнцем и нетерпеливо ждут, вглядываются, когда же наконец-то прибудут те автобусы. Олли думает, какую же длинную, печальную дорогую им придется преодолеть, когда эта сутолока закончится. Снова пешком к городу, в печной духоте послеобеденной жары. А потом он вновь возвращается к своей работе.