Эрни Келверт сидел в фургоне телефонной компании, который стоял с работающим на холостых оборотах двигателем возле бордюра, вдоль которого шла трафаретная надпись: «ТОЛЬКО 10 МИНУТ ПО ПОЛИЦЕЙСКИМ ДЕЛАМ». Он запер все двери, опасаясь, чтобы, стремясь захватить машину, к нему не ворвался никто из тех людей, которые в панике бежали по Мэйн-стрит от городского совета. В руках он держал ружье, которое Ромми перед тем спрятал позади его сидения, хотя не был уверен, что сможет выстрелить в кого-то, если кто-то захочет к нему ворваться; он знал этих людей, много лет продавал им продукты. От страха их лица сделались чужими, однако, не нераспознаваемыми.
Он увидел, как по лужайке перед горсоветом носится туда-сюда Генри Моррисон, словно охотничий пес в поисках утраченного следа. Он кричал в мегафон, стараясь призвать народ хоть к какому-то порядку посреди хаоса. Кто-то его толкнул, и Генри завалился навзничь. Благослови его Господь.
А вот и другие: Джордж Фредерик, Марти Арсенолт, сынок Ширлзов (опознанный из-за повязки, которую он все еще носил на голове), оба брата Бови, Роджер Кильян и пара других новобранцев. По широким ступенькам здания городского совета грозно спускался Фрэдди Дентон с оружием наголо. Эрни нигде не видел Рендольфа, хотя каждый, кто не имел о нем понятия, должен был бы ожидать, что именно шеф полиции возглавит операцию по установлению контроля над ситуацией, которая качалась на границе хаоса.
Эрни имел о нем понятие. Питер Рендольф всегда был беспомощным бахвалом, и его отсутствие посреди этого небудничного циркового шоу рядового Снафу[415] нисколечко не удивило Эрни Келверта. И не встревожило. Беспокоился он только за то, что до сих пор никто не вышел из полицейского участка, внутри которого прозвучало еще несколько выстрелов. Звучали они приглушено, так, словно из того подвала, где держали заключенных.
Не расположенный по обыкновению к молитвам, Эрни начал молиться. Чтобы никто из людей, которые потоками прут от горсовета, не заметил старика за рулем фургона, который почему-то стоит здесь с включенным двигателем. Чтобы Джеки и Ромми вышли оттуда неповрежденными, с Барбарой и Эвереттом, или без них. У него промелькнула мысль, что он может просто уехать отсюда прочь, и он испугался, насколько эта мысль привлекательная.
У него зазвонил телефон.
На мгновение он застыл, не уверенный в том, что на самом деле это слышит, и тогда сорвал с пояса телефонную трубку. Открыв телефон, увидел на экранчике имя ДЖОУНИ. Но звонила по телефону не его невестка; звонила по телефону Норри.
— Дедушка! Ты там в порядке?
— Конечно, да, — ответил он, смотря на хаос перед собой.
— Вы их оттуда освободили?
— Именно сейчас все происходит, пчелка, — произнес он, надеясь, что говорит правду. — Я не могу говорить. Ты в безопасности? Вы уже в… в том месте?
— Да! Дедушка, он ночью светится! Этот радиационный пояс! И машины тоже светились, а потом перестали! Джулия говорит, что это вряд ли опасно! Она говорит, что это фальшивое предостережение, вероятно, просто для того, чтобы отпугивать людей!
«Лучше бы вам не полагаться на это», — подумал Эрни.
Еще два приглушенных выстрела донеслось из полицейского участка. Кого-то убили в подвале, почти наверняка.
— Норри, я не могу сейчас говорить.
— Все будет хорошо, дедушка?
— Да, да. Я тебя люблю, Норри.
Он сложил телефон. Подумал: «Он светится» — и удивился, увидит ли он то свечение собственными глазами. Черная Гряда совсем рядом (в маленьком городке все рядом), но именно теперь она казалась такой далекой. Он взглянул на двери полицейского участка, предпочитая мыслью ускорить своих друзей. А когда они не вышли, он выбрался из фургона. Не мог он больше просто так здесь сидеть. Он должен был зайти вовнутрь и сам увидеть, что там происходит.
30
Барби увидел, как Джуниор поднимает пистолет. Услышал, как Джуниор говорит Расти, чтобы тот закрыл глаза. Он закричал, не думая, без всякого предположения, что именно собирается сказать, слова сами собой выскочили у него из глотки: «Эгей! Сракоротый! Я тебя достал, не так ли? Я тебя хорошенько достал!» Смех, который прозвучал вслед за этим, похож был на смех безумца, которого лишили обычного лекарства.
«Это так я смеюсь перед смертью! — подумал Барби. — Надо это запомнить». И от этой мысли расхохотался еще сильнее.
Джуниор повернулся к нему. На правой стороне его лица отразилось удивление; левая сторона оставалась застывшей в оскале.
Это его выражение напомнило Барби какого-то супернегодяя, книжку о котором он читал в детстве, хотя какого именно, он вспомнить не мог. Вероятно, кого-то из врагов Бэтмена, они всегда были самыми страшными. Потом ему вспомнилось, как его младший брат Уенделл старался выговорить слово «враги», а у него всякий раз выходило «вовоги». Это заставило его расхохотаться еще сильнее, чем вначале.