Она объяснила вновь образованному семейству, как пройти к дому Думегенов (находился он рядом с больницей — немалый плюс, случись у мальчика еще один припадок), и какое-то время посидела за столом, с чашкой чаю. Пила его медленно. Маленький глоток — и ставила чашку на стол. Кловер заскулил. Он знал ее, как никто другой, и Пайпер предполагала, что пес чувствовал ее ярость.
Начала формироваться общая картина. Не очень-то приятная. У этих новых полицейских, очень молодых полицейских — не прошло и двух суток, как их привели к присяге — уже отказали тормоза. Что они и продемонстрировали с Сэмми Буши и Терстоном Маршаллом. Генри Моррисон и Джекки Уэттингтон, копы-ветераны, никогда бы на такое не пошли — так она, во всяком случае, думала, — но Фред Дентон? Тоби Уилен? Возможно.
С этим что-то следовало сделать.
Только от нее требовалось сохранить контроль над своей вспыльчивостью, чтобы вспыльчивость не контролировала ее.
Она сняла поводок с гвоздика у двери. Кловер тут же поднялся, замахал хвостом, уши встали торчком, глаза заблестели.
— Пошли, увалень. Нам предстоит подать жалобу.
Овчарка еще слизывала прилипшие к шерсти крошки печенья, когда Пайпер повела собаку к двери.
8
Пересекая городскую площадь — Кловер держался у ее правой ноги, — Пайпер чувствовала, что контролирует вспыльчивость. Чувствовала, пока не услышала смех. Он донесся до нее, когда она с Кловером приближалась к полицейскому участку. Пайпер увидела тех троих, чьи имена назвала ей Сэмми Буши: Дилессепса, Тибодо, Сирлса. Присутствовала и Джорджия Ру, та самая Джорджия, которая, по словам Сэмми, науськивала их:
Мел Сирлс что-то сказал, и они вновь загоготали, хлопая друг друга по спинам. Тибодо обнимал свою подругу, кончики его пальцев ласкали Джорджии грудь. Она что-то сказала, и они засмеялись еще громче.
Пайпер подумала, что причина смеха — изнасилование (как классно у них все вышло), и после этого совет отца забылся напрочь. Ту Пайпер, которая пользовала бедных и больных, освящала брак и отправляла в последний путь, а по воскресеньям проповедовала о милосердии и терпимости, грубо затолкали в глубины сознания, откуда она могла наблюдать за происходящим лишь сквозь мутное стекло. Власть взяла другая Пайпер, та самая, что крушила свою комнату в пятнадцать лет, роняя слезы ярости, а не печали.
Муниципалитет и новое кирпичное здание полицейского участка разделяла вымощенная каменными плитами площадь Военного мемориала. В центре стояла статуя отца Эрни Кэлверта, Люсьена Кэлверта, которого за проявленный в Корее героизм посмертно наградили медалью «Серебряная звезда». На пьедестале этой статуи выбили имена всех жителей Честерс-Милла, погибших на полях сражений всех войн начиная с Гражданской. Тут же находились два флагштока, на вершине которых обычно развевался звездно-полосатый флаг государства и флаг штата с изображениями фермера, моряка и лося. Теперь же флаги понуро обвисли в красноватом свете близящегося заката. Пайпер Либби прошла между двумя флагштоками словно во сне. Кловер, навострив уши, по-прежнему держался у ее правого колена.
«Патрульные», сидевшие на верхней ступени, вновь расхохотались, и Пайпер подумала о троллях из сказки, которую среди прочих читал ей в детстве отец. Троллях в пещере, злорадствующих на кучах нечестно нажитых сокровищ. Тут вся компания увидела ее и затихла.
— Добрый вечер, преподобная. — Мел Сирлс встал, подтянув при этом ремень.
Мел все еще улыбался, когда она добралась до ступеней, но потом улыбка увяла, и во взгляде появилась неуверенность: вероятно, он увидел, какое у нее лицо. Сама Пайпер не знала, какое именно. Судя по внутренним ощущениям, лицо превратилось в маску. Застывшую.
Она увидела, что самый здоровенный из них пристально наблюдает за ней.
— Преподобная, все в порядке? — спросил Мел. — Или есть проблемы?