Под крылом Валькирии

Заглянула краем глаза сквозь щелку на окне – стоят две… медсестрички, наверное. В белых халатиках, с наколками на головах. Одна – та, что говорит, – высокая, корпулентная дама предпенсионного возраста, в изящных очочках. Вторая – худенькая девушка, миловидная, с длинной темной косой, спускавшейся до лопаток.

– Мам, ты-то что нервничаешь? – Молодая коснулась рукава халата своей собеседницы. – Ну, Бурлаков, ну, понадобился.

– А ты почему такая спокойная? В твою смену сбежал! И если его не найдут, уволят тебя, как пить дать уволят. И что, опять на шее у меня сидеть будешь?

– Да успокойся ты! У нас пока карантин, родственников не впускают.

– И долго этот карантин может продолжаться?! – всплеснула руками женщина. – Вон в Минздраве говорят уже, что еще недельку – и все, вирус на убыль пошел. Хорошо еще, мамаша-Бурлакова пока не рвется «хоть в окошечко над дверью посмотреть» на сыночка своего ненаглядного.

– Ну, и будет рваться, подумаешь? – легкомысленно повела плечами девица. – Вот, отведем к палате, где Бодриков. Он все равно овощ овощем лежит, в простынку закутавшись и к стенке отвернувшись.

– А если повернется?! Да и вообще, псих по улицам расхаживает. А менты ни ухом ни рылом.

– Мам, не переживай, все обойдется. Найдут его, обязательно найдут, – вздохнула девчонка. И добавила: – Ладно, я – собираться и домой.

– Ужин только разогрей обязательно. – Но я уже не слушала.

Метнулась сквозь пустынный двор к забору. Девицу надо встретить и разговорить. Если я правильно поняла, господин Бурлаков соизволил сбежать… А значит – выясняем, когда именно. Ну, и пытаемся его обнаружить.

Кстати, интересно, где может обитать не вполне адекватный человек? У мамы? Очень маловероятно. Я вообще-то неплохо определяю, лжет человек или нет. Так вот, она со своими терзаниями была совершенно искренна…

Перелезла через забор я легко. Успела стянуть с волос бандану, подкраситься и даже легенду продумать.

Медсестричка выскочила из калитки и побрела в сторону остановки.

Я догнала ее и окликнула:

– Девушка! Вы отсюда?

– А вы кто? – насторожилась девушка.

– Из полиции. Приглашенный консультант. Евгения Охотникова, – сухо отрапортовалась я. – Меня привлекли к делу об исчезновении Александра Бурлакова. Мне необходимо с вами переговорить.

– Чем могу вам помочь? – встрепенулась девушка.

Повезло мне, доверчивая. Впрочем, дело не только в везении. Есть такая штука интересная – нейролингвистическое программирование. И я ею умею пользоваться. Одна из базовых методик заключается в следующем. Ошарашить человека напористым голосом и несколькими не слишком друг с другом связанными фактами, и он теряется, а тогда логическое мышление отключается.

– Расскажите все, что знаете о его исчезновении. Мне важна любая мелочь. Учтите, я – и пока только я – уже в курсе, что была ваша смена. – Да-да, припугнуть человека тоже порой не помешает.

Девчонка побледнела. Судя по выражению лица, в ее мозгу крутился вопрос: «Кто меня сдал?»

– Итак? Для начала представьтесь.

– Алена. Алена Игоревна Валяева, – покорно сказала девушка. – А было… Он… Александр Бурлаков… у нас с начала апреля лежит. Попал с попыткой суицида, глубокая депрессия. Сначала ни на что вообще не реагировал, даже… извините… ходил под себя. Недели три назад, в конце июня, начались какие-то подвижки… По крайней мере, глаза открывать стал, в туалет ходить. На мать, правда, так и не реагировал. Ей врач ничего и не стал говорить – вдруг это временное явление, а она обрадуется, надеяться начнет на выздоровление… Я пару раз замечала: когда в палате никого нет, он стоит у окна и что-то декламирует. Как будто стихи читает, – продолжала Алена. – Но работы много, каждому внимание уделять – это никакого времени не хватит. Ну, и не рассказывала никому.

– Бурлаков был в одиночной палате?

– Сначала да. А потом доктор решил попробовать групповую терапию. Его положили с другим больным, тихим. И стали выпускать на прогулку. В парк он выходил с удовольствием, садился под дерево и сидел, на ветки смотрел. Разговаривать – ни с кем не разговаривал. А тут… Третье июля было, моя смена как раз, ночная. Я вечером их всех обошла, двери закрыла и прикорнула в процедурном кабинете. Так можно, – расценив мой внимательный взгляд как неодобрение, всплеснула руками девушка. – Пациенты на моем этаже спокойные, мы их даже не запираем. На ночь успокоительные даем. Ну и…

– То есть дверь была открыта?

– Да, мы у всех, у кого можно, и двери и окна нараспашку держим. Кондиционер опять полетел, а жарища стоит страшная. Ну, и на улицу дверь периодически открываем – в холле ночью охранники сидят, да и дежурная медсестра на первом этаже за стойкой. Вдруг кого привезут с неотложки? И такое бывает…

«Да, чудные дела твои, Святая Елена».

Я кивнула, молча требуя продолжения.

– Ну, и все… Утром в палату, таблетки раздавать – а его нет. Его сосед по палате спит. Проснулся – рассказал, что «добрый Саша ему вкусных таблеточек дал», – это он, наверное, свое снотворное скормил. А больше ничего не знает.