Под крылом Ангела

В общем, он выскочил на лестничную клетку, захлопнул дверь и рванул к себе в квартиру. А розу кинул Басе под дверь. Чтобы не подумала плохого, так сказать.

Позже, поразмыслив, Павел понял, что голая блондинка — это, наверное, Басина подруга, кажется, Соня.

В общем, Серебряный век не удался, а жаль… После той ночи у него исчезла последняя надежда на то, что удастся встретить Новый год с Барбарой. А без нее ему этот праздник вообще не нужен, хотя он сегодня честно старался поднять настроение, даже решил, что разделит застолье с дедом и Наиной. Но за час до Нового года случилось нечто странное…

К деду пришла гостья, причем Павел мог поклясться, что дед ее прихода ну никак не ожидал, но страшно взволновался — это факт.

Услышав женское чирикание, Павел выполз из своей комнаты («Интересно, кого это там принесла нелегкая?»), заглянул в гостиную, а там дед обихаживает неизвестную даму, шампанского ей подливает и всячески расшаркивается. Павел сделал попытку просочиться к ним — интересно все-таки, что это за дама такая пожаловала, но дед, уловив движение у дверей, проявил недюжинную для пенсионного возраста ловкость — метнулся к двери и замахал на Павлика — дескать, пшел вон, брысь!

Павел хмыкнул — дедуля хоть бы из вежливости пригласил войти, познакомил с гостьей…

А ничего так дама, похожа на какую-нибудь симпатично состарившуюся актрису, скажем, на Одри Хепберн.

Но дед-то каков! Удивительно! Только что не порхает вокруг нее, а от радости прямо светится.

Павел даже раздражение почувствовал. Кажется, пробиться к праздничному столу не удастся — дедок прочно держит оборону.

Ну и ладно… Павел счел за лучшее ретироваться. Прихватил с собой шампанского и закуски и отправился к себе.

* * *

Однако получается, что Новый год встретить решительно не с кем. Деда на амурные дела потянуло, ему не до него, Наина куда-то ушла (как подозревал Павел, к Барбаре), с единственным приятелем Мишей разругался (из-за Зои самым глупым и пошлым образом!), да и Зоя продинамила.

Странное дело — все уши прожужжала со своей любовью, только что сама на шею не вешалась, а как Новый год встречать — нет девушки! Пропала куда-то, он ее уже три дня нигде не может найти.

А, понятно… Они, наверное, с Мишкой скооперировались… На пару будут веселиться. Видать, Мишка ее все-таки уговорил. А ему не сказали из жалости… Ну и пожалуйста…

Однако же ему стало досадно и обидно — неужели правда?

«Какой я все-таки, — усмехнулся Павел, — сам не ем и другим не даю. Ни себе ни людям! Собака на сене! Зою как девушку вообще всерьез не воспринимал, а когда она, возможно, ушла к другому парню, так вроде жалко — вдруг в хозяйстве на что-нибудь сгодилась бы?»

Он налил себе шампанского и выпил. Ну, за старый год! А год, надо отметить, был для него ого каким щедрым на события, страдания и счастье, как будто за один год он прожил целую жизнь, по экспресс-методу.

Началось все, конечно, с его переезда на Мойку.

Раньше Павел жил где-то на окраине города, на проспекте очередной доблести, а потом вот раз — финт судьбы — удачно вписался в пространство профессорской квартиры.

На самом деле профессору он не родной внучонок. Это вообще довольно долгая и небанальная история. Родство-то между ними, прямо скажем, седьмая вода на киселе.

У жены профессора был сын от первого брака, который и приходился Павлу батюшкой, но поскольку папаша свинтил, еще когда мальчик пребывал в глубоком младенчестве, с родственниками отца ни Павел, ни его мамаша отношений не поддерживали. Мать стремилась устроить свою личную жизнь (она и до сих пор в активном поиске, который не оставляет ей возможности заниматься сыном. Тут либо личное, либо сын — суровые законы жизни!), а Павел рос как-то сам по себе. Когда он вырос, то решил познакомиться с папашей, и выяснилось, что знакомиться не с кем — его отец погиб несколько лет назад. За подробностями его жизни и смерти Паша отправился к родственникам по батюшкиной линии, так и познакомился с профессором Павлом Петровичем.

Тот принял юношу весьма радушно, велел величать дедом и с ходу предложил поселиться у него, чем Павел не преминул воспользоваться.

Отношения с дедом у него складывались удивительно гладко и ровно.

Он уважал деда — не без этого — и, может, даже испытывал к нему нежную привязанность, на какую вообще был способен. Прислушивался к его мнению, под его давлением (чтобы тот от него отстал) поступил этим летом в институт, ясен пень, медицинский — типа, династия.

А какой из Паши получится психиатр, когда он на полном серьезе считает, что мир обречен и все психически больны, только самые наивные и бесхитростные уже в дурку попали, а большинство умело маскируется и ждет своего часа, чтобы туда попасть. И зачем их лечить?

Но этими размышлениями Паша с Павлом Петровичем не делился, предполагая, что дед его не поймет. Кроме всего прочего, учеба в институте сама по себе являлась для Павла неплохой отмазкой — профессор фактически содержал внука, и Паше не приходилось думать о деньгах.