Разбудила утром не качка, а равномерное надоедливое звяканье. Открыл глаза, потянулся с удовольствием, упёрся ногами в стенку, нашёл глазами источник непонятных звуков. Понятно. Сбоку от иллюминатора, над столом полка привинчена с высокими бортиками. Вчера днём там графин стоял с водой и два пустых стакана. Похоже, мой сосед графин снял по понятным причинам и потом на место не вернул, на стол поставил, как и один стакан. Оставшийся же елозит с края на край, по ограничительному бортику полки брякает.
А соседа-то и нет. Вышел. А я и не слышал.
Перекинул ноги через невысокий ограничительный бортик, присел на койке, потянулся к окну и отдёрнул в сторону зелёненькую однотонную занавесочку. Хотел, было, барашки раскрутить и свежим воздухом подышать, да табличку предупреждающую вовремя увидел. С красной надписью, запрещающей эти самые барашки откручивать и иллюминатор открывать! Вот и подышал свежим воздухом…
Поэтому пришлось довольствоваться видом безоблачного синего неба над серыми волнами через стекло. Удивительно к месту припомнилась фраза из комедии ещё из той жизни: «О чём фильм? Опять про море?»
Глянул на часы, определился со временем. Завтрак я благополучно проспал, обед… Идти или не идти? Желудок особо не жалуется на отсутствие пищи, поэтому можно и поваляться, поглазеть бездумно в потолок.
Насчёт бездумно я погорячился. Закрутили мысли, навалились воспоминания обо всём подряд. И спать уже расхотелось. Правда и вставать тоже. Так и предавался безделью до послеобеденного чая. И сосед меня так за весь день ни разу не побеспокоил, дал прекрасную возможность спокойно вспомнить всё то, что со мной произошло за эти дни.
К чаю всё-таки решил не ходить. Ну его, этот чай вместе со всей непредсказуемой публикой. Да Лиза ещё… Мало ли решит за вчерашнее поквитаться? Как она разозлилась-то… Как мило покраснела в гневе… Наверняка ведь захочет сегодня реабилитироваться. И становиться объектом мести в девичьих глазах как-то нет никакого желания. Да ещё и при посторонних, наверняка. Нет и ещё раз нет, зачем лишний раз на неприятности нарываться. Опять же, маленькая она ещё…
Сразу легче стало. И мысли в сторону ушли. Какое я себе оправдание придумал! Маленькая! Сразу отношение поменялось, как к ребёнку.
— Да уж, — мысль в очередной раз вильнула куда-то не туда. — Ребёнок… С такой-то грудью… Что себя-то обманывать?
Отогнал непрошеные виденья, разозлился на самого себя. Хватит валяться! Плюнул, застелил постель, умылся-побрился, вышел из каюты. Нашёл судовой буфет, взял у буфетчика несколько бутербродов и уединился с ними на корме. Как раз к месту на удобную, но весьма холодную железную скамейку наткнулся. Присел, облокотился спиной на стылое крашеное железо надстройки, приступил к трапезе, любуясь морским видом. Хотя, на что тут любоваться-то? Волны и волны. Да ещё уходящий в даль кильватерный след…
А над головой верхняя палуба, и оттуда звонкий знакомый голосок доносится. Волей-неволей прислушался, когда в разговоре моя фамилия прозвучала. Кто-то из Лизонькиных собеседников уточнил. Ну а как тут не прислушаться? Уши затыкать или уходить? Ни того, ни другого делать не хочу.
— Господа, господа, послушайте. Но газеты явно, как всегда, приукрашивают действительность. Наверняка там всё было несколько не так, как тут написано. Просто обществу нужен новый эмоциональный толчок, посыл — вот журналисты и стараются. Придумали про захват самолёта. А дальнейшие приключения на австрийской земле вообще в духе Буссенара или Майн Рида изложены!
— Но, Елизавета Сергеевна, а если всё это соответствует действительности? Неужели пилот не мог угнать чужой аэроплан?
— Ну, хорошо, хорошо! Пусть пилот и смог его угнать… Но что они пишут дальше? Нет, вы почитайте, почитайте! Он же сел на заправку в австрийском городе, и ему там залили полный бак бензина… Причём бесплатно залили! Это же вообще немыслимо! Вы только представьте, господа, нечто подобное у нас в России? Ну?! Не может же такого быть на самом деле!
— Елизавета Сергеевна, а каково мнение Сергея Васильевича по этому вопросу?
А это уже кто-то другой присоединился к разговору. Кто-то более зрелый, судя по голосу и тону.
— Ах, господа! Папенька, как всегда, отшутился…
И правильно сделал, успел ухмыльнуться про себя. А интересные здесь разговоры ведут. Любопытно про самого себя послушать. Именно что послушать, а не подслушать. Интересно же, да ещё если приправить этот интерес очередным бутербродиком.
— А почему бы вам, господа, не поинтересоваться мнением специалиста? — внёс грамотное предложение всё тот же собеседник со зрелым голосом. — Есть же среди пассажиров пилот! Вчера видел кого-то на трапе при посадке в лётной куртке.
— А ведь действительно, господа! Вчера же во время обеда за одним столом с Его превосходительством полковник-авиатор сидел… Елизавета Сергеевна, судя по тому как они общались, это явно кто-то из добрых знакомцев вашего папеньки?
— Да… Я и внимания не обратила…. Наверняка это кто-то из штабных. Ну что он может знать, кроме своих столичных бумаг и приказов?