Под кровью - грязь

   Это душа его пытается покинуть тело, вырваться наружу. Он сможет, он вырвется из кровавой трясины. Агеев открывает рот, пытается выдохнуть, но молочно светящийся клинок навис над ним, сверкнул ослепительно бело, качнулся и стремительно рухнул вниз.

   Боль, всепоглощающая боль! Клинок молнией рассекает его горло, и в последнюю секунду Агеев понимает, что душа его так и останется в этой грязи.

   … Тело Андрея Агеева дернулось в последний раз и застыло в углу темного зала, среди обломков, осколков стекла, в луже крови, смешавшейся с шампанским из разбитых бутылок.

   Наблюдатель

   В него стреляли… Правда? Стреляли… И даже попали. С той же силой, в ту же боль. Ну и что? Ему некогда думать об этом, у него есть важная, очень важная задача – он должен удержаться на ногах… Он должен удержаться на ногах, несмотря на то, что земля затеяла пляску.

   Удержаться на ногах. На ногах. Что-то сказал Палач. Что он может сказать, этот Палач. Не нужно ничего говорить, просто нужно переставлять ноги, одну за другой, одну за другой, и двигаться прочь от этого здания. За деревья. В темноту парка.

   Гаврилин сунул пистолет в карман пальто. Что-то он еще забыл. Что?

   Взрывчатка. Странное какое слово – взрывчатка. Да, он должен узнать… Гаврилин оглянулся и увидел, что Палач сидит возле стены. Устал… Все они сегодня устали.

   Гаврилин вернулся к Палачу. Вот если бы земля прекратила раскачиваться, было бы совсем хорошо.

   – Вставай, – сказал Гаврилин.

   – Не могу.

   – Вставай, – Гаврилин смог наклониться и вцепился в воротник пиджака Палача, – вставай, чего расселся?

   – Пошел ты… – сказал Палач.

   – Вместе, пойдем вместе…

   Палач неожиданно быстро поднес пистолет к своему лицу и нажал на спуск. Патронов нет.

   – Фиг тебе, – сказал Гаврилин и ударил Палача по руке, – пойдем.

   Стреляться надумал, козел. Ты мне еще расскажешь все.

   – Пойдем, – Гаврилин потянул Палача за воротник.

   Палач встал.

   – Вот и ладненько.

   Совсем расклеился несгибаемый Палач. Идет еще тяжелее его, героически раненого Наблюдателя.

   Гаврилин покосился на Палача. Руку прижимает к груди. Под ноги попался сучок, и Гаврилин чуть не упал. Твою мать.

   Земля ведет себя просто возмутительно. Из стороны в сторону, из стороны в сторону, а потом вдруг резко вокруг своей оси. Стоять. Гаврилин обернулся. Ты смотри, неукротимый человеческий дух снова одержал победу над бесконечными просторами родной страны. Ресторана уже не видно.

   Слава Богу, парк большой. Нужно еще минут пятнадцать пройти, а потом уж и отдохнуть.

   Каких-то пятнадцать минут. Ничего, удержимся. Это даже хорошо, что бок так болит, это позволяет не уснуть прямо на ходу.

   Славно повеселились, просто замечательно. И горло у нее так замечательно хрустнуло. И так забавно разлетается голова от попадания нескольких пуль сразу. И Палач такой забавный.

   Гаврилин понимал, что порет чушь и, что самое главное, порет ее вслух, но ничего не мог поделать. Язык заплетался, пару раз Гаврилина швырнуло о деревья.

   Понатыкали тут, понимаешь, зеленых насаждений.

   Все, Гаврилин сел на землю, прислонившись спиной к дереву. Привал.

   – А знаешь, – сказал он Палачу, – что самое смешное?

   Палач промолчал, он не сел, просто стоял, опершись рукой о дерево.

   – Так вот, самое смешное то, что сейчас в какой-нибудь теплой комнате сидят очень вежливые люди и спокойно обсуждают нашу с тобой дальнейшую судьбу. Правда, смешно?

   Разговоры

   – У вас должны быть очень веские причины для того, чтобы вести себя подобным образом.

   – Более чем.

   – У вашего подопечного снова проблемы?

   – Вы о Гаврилине?

   – Естественно. Чудеса все еще происходят вокруг него?

   – Как вы и заказывали. Но проблемы на этот раз не у него, а у вас.

   – Вам не кажется, что вы немного перегибаете палку?

   – Это вы о том, что вас доставили сюда не совсем по вашей воле? Тогда нет, это только последствия.

   – Вы сейчас допускаете самую большую ошибку в своей жизни.

   – Дай Бог, чтобы это было так. Я давно хотел вас попросить изменить тон разговоров со мной. Я уже не мальчик, чтобы выслушивать ваши нравоучения. Тем более что вы сами допускаете ошибку за ошибкой.

   – Боже, какие разительные изменения произошли с вами! Вы что, выпили на праздник?

   – Вы знаете, что убит связник Палача?

   – Когда?

   – Накануне Нового года. Вам это ни о чем не говорит?

   – Вы хотите сказать…

   – Я хочу сказать, что Палач обрубил свои связи с нами, так, как должен был это сделать перед самым началом операции. Но сделал это на неделю раньше. А это значит, что Гаврилин был прав, и что Артем Олегович вместе с вами допустил ошибку.

   – А если это не Палач? Кто-то ведь попытался убить вашего Гаврилина?

   – Это Палач, тот человек, который приказывал убить Гаврилина, приказа на ликвидацию связного не отдавал.

   – Вы об Артеме Олеговиче?

   – Нет. Приказы отдавал не Артем Олегович.

   – Тогда кто?.. Или… Вы хотите сказать?..

   – Я это уже сказал.

   – Как… Вы понимаете, что вы наделали? Зачем вам понадобилось убивать Гаврилина?