Под кожей

Столовая, хоть и довольно большая, представляла собой простой, грубо вырубленный в земле, заставленный одними лишь приземистыми обеденными столами прямоугольник без каких-либо ниш и альковов: крупному мужчине спрятаться в ней было негде. Амлис Весс просто-напросто отсутствовал в ней — и все.

Хотя столовая еще оставалась пустой, на длинной низкой, тянувшейся вдоль стены, которая отделяла ее от кухни, скамье уже теснились судки с приправами, супницы с холодными овощами, тюбики муссанты, караваи только что испеченного хлеба, пышки, кувшины с водой и эззиином, большие пластмассовые подносы с вилками, ложками и ножами. Из кухни истекал дивный аромат жаркого.

Иссерли первым делом подскочила к хлебу, отрезала два тонких ломтя и щедро намазала их муссантовым паштетом. Сложив из ломтей сэндвич, она протолкнула его мимо бесчувственных губ в алчущий рот, откусила первый кусок. Никогда еще муссанта не казалась ей такой восхитительно вкусной. Иссерли торопливо жевала хлеб и глотала, не дожевав, ей не терпелось отрезать новые два ломтя, намазать паштетом и их.

Несшийся из кухни запах пьянил Иссерли. Там готовилось что-то намного лучшее обычной еды, куда более завлекательное, чем жареная картошка. Надо признать: Иссерли редко случалось бывать здесь во время готовки, чаще всего она довольствовалась едой, уже остывшей, — после того, как и повар уходил, и мужчины в большинстве своем успевали насытиться. Она налегала на то, что оставалось не съеденным, стараясь не привлекать к себе внимания, скрывая отвращение, которое вызывал в ней запах остывавшего жира. Но сегодняшний аромат был совсем иным.

Сжимая в руке сэндвич, Иссерли подобралась к открытой кухонной двери и, заглянув в нее, увидела широкую бурую спину повара, Хилиса. Славившийся острым чутьем, Хилис мгновенно почувствовал ее присутствие.

— Вали отсюда! — весело крикнул он, даже не успев обернуться. — Еще не готово!

Иссерли, смутившись, собралась ретироваться, однако Хилис, крутнувшись на месте и увидев ее, резко поднял в знак примирения жилистую, не раз опаленную руку.

— Иссерли! — вскричал он, улыбнувшись во всю ширину своего массивного рыльца. — Почему ты вечно жуешь это дерьмо? Ты разбиваешь мне сердце! Иди сюда, посмотри что я вот-вот выставлю на стол!

Она неуверенно вступила в кухню, оставив предосудительный сэндвич снаружи, на скамье. Обычно сюда никто не допускался; Хилис защищал свои поблескивающие владения, точно маньяк-ученый, одиноко корпящий в волглой, залитой мертвенным светом лаборатории. По всем стенам кухни висели, совсем как инструменты в «Гараже Донни», огромные серебристые предметы кухонной утвари, десятки имеющих самое узкое назначение орудий и приспособлений. Расставленные по разделочным столам прозрачные банки со специями и бутылочки с соусами сообщали кухне добавочную живописность, — впрочем, настоящая еда укрывалась, по большей части, в холодильниках и круглых металлических баках. Хилис, густошерстный, обладающий могучим сложением пучок нервной энергии был, вне всяких сомнений, самым живым и ярким из всех, какие присутствовали на кухне, представителей органического мира. Она его почти не знала — за годы, которые провела здесь Иссерли, она и Хилис обменялись хорошо если четырьмя десятками фраз.

— Входи, входи! — прогромыхал он. — Только под ноги смотри!

Печи были вделаны в пол — так, чтобы человек мог заниматься стряпней, не рискуя потерять равновесие. Хилис сгибался над самой большой из них, вглядываясь сквозь толстую стеклянную дверцу в ее рдеющую глубину. Он настоятельно помахал Иссерли рукой, приглашая составить ему компанию.

Она опустилась рядом с ним на колени.

— Ты только глянь, — с гордостью сказал Хилис.

В печи медленно вращались, мерцая в облекавшем их оранжевом ореоле, шесть вертелов с насаженными на них четырьмя или пятью одинаковыми кусками мяса. Коричневатые, как свежевырытая земля, они источали совершенно божественный запах, шипя и посверкивая текшим из них соком.

— Выглядит здорово, — признала Иссерли.

— Так ведь и мясо-то — ого-го, — заверил ее Хилис, поднося подергивающийся нос как можно ближе к стеклу, но не касаясь его. — Куда лучше того, с каким мне обычно приходится возиться.

Все знали, что у Хилиса это было больным местом: самые лучшие куски мяса неизменно откладывались для погрузки в корабль, а ему доставались те что похуже — мелко нарезанные шеи, потроха и конечности.

— Когда я услышал, что приезжает сынок старика Весса, — сказал купавшийся в оранжевых отсветах Хилис, — то решил, что имею право приготовить разнообразия ради что-нибудь этакое. Могли бы мне и не говорить ни хрена, ведь так?

— Но… — озадаченно начала Иссерли, не понимая, почему между появлением Амлиса и приготовлением чудесного, вращавшегося сейчас в печи мяса прошло столько времени. Договорить ей ухмылявшийся Хилис не дал: