Под каменным небом. В глубинах пещер. Том IV

Кто только не бывал в этом Диком Поле! Племена и народы сменялись не раз по одному лишь звериному праву — по праву сильного. Крытые двухколесные повозки скифов сменялись кибитками печенегов, за ними следовали половецкие шатры. Человеческое половодье, хлынувшее из глубин Азии, не уместилось в рамках Северного Причерноморья, оно затопило и Крым и лесистую часть Приднепровья. Орды кочевников стали главной угрозой восточных славян, и не смогла задержать их на речке Каяле русская рать...

Иллюзию расстраивает пустяк — маленькое облачко, проносящееся над головой. И притом удивительно близко — рукой подать! Сразу вспоминаешь, что перед тобой не обычная степь, а приподнятая на высоту километра. Чтобы убедиться в этом, достаточно повернуться лицом на север. И опять новые виды, иной ландшафт.

По крутому откосу яйлы дружно сбегают буки, словно стадо зеленорунных овец, сбившихся в плотную кучу. Гонит их золотыми бичами солнце, загоняет ретивый помощник — ветер. А какое приволье их ждет впереди! На три километра вширь и на добрый десяток в длину протянулась самая низкая и, казалось бы, самая пригодная для леса яйла — Долгоруковская! Постепенно понижаясь к югу, она льнет к подножью Тырке, как Нижнее плато Чатырдага к Верхнему (это остатки одной и той же предгорной равнины, некогда окаймлявшей главную гряду). Великолепные леса, овеянные романтикой партизанских боев, — Зуйские и Бурульчинские, сплошь поросшие лесом Яман-таш, Дедов курень и Колан-баир свидетельствуют, что здесь для леса — раздолье.

Отчего же так пустынна и эта яйла? Почему буки придерживаются склонов, а немногочисленные разведчики их, выбежавшие на плато, остановились в раздумье? Робкие кустики, отмечающие главную ложбину яйлы, еще меньше привлекут взоры туристов. А между тем здесь-то и скрыто одно из чудес удивительной крымской природы.

На первый взгляд, «чудо» не столь велико: это ручей Соботкань, лениво извивающийся в крутостенном ложе своем. Чтобы понять необычность незатейливого ручейка, нужно не год и не два побродить по пустыням яйл. И лишь тогда станет ясно: «высокогорные крыши Крыма», принимающие на себя наибольшее количество осадков, сами... совершенно безводны. Влага не может здесь течь в замкнутых, ваннообразных формах рельефа. Она попросту проваливается вглубь по мелким, обычно задернованным щелям. Влаги на яйлах так мало, а почвы настолько тонки, что лес — не жилец и этих местах.

Если проследить за течением ручья Соботкань, «висящего» в непроницаемом глинистом русле над тысячами всяких пустот, то на третьем километре пути от леса приходишь к запруде, прозванной пастухами «Провалье». Когда арык, подводящий к ней воду, закрыт, влага идет естественным ложем и исчезает в поноре (поглотителе) глубокой воронки, среди хаоса известняковых глыб. Спустившись меж ними, попадешь под эффектный навес, образованный толстым, круто наклонным на запад пластом, а пробираясь все глубже в прохладную мглу, приходишь в тупик: путь преграждает мелкое, уходящее под свод озерко, не пересыхающее и жаркие годы.

В засушливую пору лета ручей не доносит влаги к коронке провала и исчезает значительно выше в маленьких трещинах, чтобы километра через три (напрямик) мелькнуть перед изумленным туристом в Нижнем коридоре Красных пещер и вскоре выйти наружу речкой Кизилкобинкой. Долго не догадывались люди, что лабиринт Красных пещер начинается от озерка «Провалье», что Соботкань и Кизил-коба — части одной и той же карстовой речки, связанные подземным потоком, из которого известна лишь самая малая часть...

Таковы карстовые ландшафты Крыма, полного неожиданностей не только в наземной, но и в подземной, невидимой части. Таков тот край, куда едут сейчас следопыты.

В краеведческом музее

Поезд медленно приближается к Симферополю. Ребята не отходят от окна, вглядываясь в неясные очертания Крымских гор. Все холмистее становится степь с ее мозаикой виноградников и садов. Все уже наибольшая из долин Крыма, созданная Салгиром. Еще немного — и впереди вырисовывается высокая башня с часами.

Симферопольский вокзал.

Он встречает юных путешественников, поблескивая огромными окнами, услужливо распахивает массивные двери. В просторных залах его красуются перистые пальмы и усеянные плодами лимонные деревья. Есть и совсем странные растения, незнакомые даже Владимиру Васильевичу. У многих замирает сердце: начинается что-то невиданное, необычное — настоящий «волшебный край», воспетый Пушкиным.