— Теперь, синьор Пизани, — сказал он, — поговорим по душам… Вы обязаны мне решительно всем, и вы этого не забыли. Вы — висельники; я избавил вас от петли, когда она уже была захлестнута на вашей шее. Далее, сделав вас поверенным своих планов, я осыпал вас благодеяниями и стал делиться всем, что имею. Благодаря мне, вы должны были скоро разбогатеть, как набоб, и сделаться могущественным, как султан. Что я взамен этого от вас требовал? Много ли? Я требовал от вас только слепого повиновения моим приказаниям, преданного служения общему делу, по окончании которого каждый из нас мог свободно выйти из ассоциации и наслаждаться всеми земными благами. Разве я не выполнял своих обязательств с величайшей точностью? Разве я не принимал на себя большую часть тяжести, когда на нас обрушивались беды? Разве я не уступал охотно, без счета, те богатства, которые доставались нам в дни удачи? Чем были вы без меня? Жалкими грабителями, которых приводил бы в трепет всякий таможенный пост, всякий отряд морской пехоты. Разве вы не богаты теперь? Разве в скором времени вы не будете могущественны? Не сумел ли я сохранить для вас — и какой ценой! — внешний вид порядочности, который позволит вам мирно жить в кругу того самого общества, из которого мы как вампиры, высасываем кровь? Наконец, не джентльмены ли вы с виду, — вы, кровопийцы, грабители малайского архипелага? .. Вам фактически повинуется слепо преданная и кровожадная толпа; по первому вашему сигналу целая армия демонов может поставить вверх дном этот остров, равный по величине первоклассной европейской державе; но не извольте забывать, что командую ими я один, что я один укротил этих диких зверей, что я атаман над ними, я, слышите ли, — я, царь ночи! .. Раджа Брук завоевал себе некогда княжество, объявив войну малайским пиратам. Когда он успокоил архипелаг, ему выкинули в награду кость — дали саравакский округ… ничтожный округ, когда ему ничего не стоило сделаться магараджей Борнео! .. На наше счастье, этот англичанин ошибся. В каждом малайце сидит разбойник. Вместо того, чтоб беспощадно преследовать, ему следовало их объединить, фанатизировать, воспользоваться ими. Человек, сумевший подчинить себе это дикое население, может сделаться могущественнее самого магараджи. И когда придет день и эти дикари обрушатся на цивилизацию, тогда человек этот явится спасителем, богом. Он успокоит разразившуюся бурю и со славою воцарится над пиратами Океании, как некогда первые латинские цари воцарились над бандитами древнего Рима. Этот день приближается, и скоро царь моря сделается повелителем Борнео. Я берусь выполнить то, о чем никто и мечтать не смел! .. Пизани, — буду называть тебя этим именем, под которым я тебя воскресил, — слушай, Пизани: я тебя, так и быть, прощаю. Но помни, как говорил Идрисс, что я везде, что я все вижу, что я слышу все. Вот приказ, который он принес тебе. Готовься к отплытию. А этот запечатанный пакет вскроешь, когда запасешься углем. Я тебе ничего не обещаю и ничем не грожу. Одно только скажу: повинуйся мне слепо.
Странный человек, с такой смелостью изложивший свой чудовищный проект, взял из коллекции блестящий кинжал и разрезал им веревку, которой был связан синьор Пизани, потом открыл дверь в спальню сэра Гарри и скрылся.
Не ожидавший такого великодушия, Пизани был поражен. Он с усилием встал на ноги, шатаясь, как пьяный.
Стук в дверь заставил его опомниться.
— Войдите, — сказал он глухим голосом.
Вошел машинист Джим Кеннеди и обомлел, увидав своего сообщника.
— Что тебе, Джим?
— Капитан… машина… готова…
— Ну что же? Если готова, то в путь.
Джим Кеннеди вышел, спрашивая себя, не сон ли это.
А Пизани медленно прошел столовую, отворил дрожащей рукой дверь в спальню и отскочил назад, полный суеверного страха.
В комнате никого не было.
ГЛАВА V
— Ну-ка, Пьер, скажи, что ты думаешь о добрых людях, у которых мы поселились? Теперь твоя очередь говорить: ты слышал, что говорит Князек. Он катается здесь, как сыр в масле; все даяки в здешнем кампонге, от старого до малого, мужчины и женщины, носят его на руках.
— Я, мой мальчик, думаю то же, что и он. После наших злоключений в прошлом месяце нам здесь очень хорошо и привольно. Делаем, что хотим, отдыхаем, когда угодно… совсем, как матросы ластового экипажа.
— Я никак не думал, что нам удастся устроиться настолько удобно в такой глуши, улаживая понемногу и свои дела.
— А недурно идут они, делишки-то. Даяки наши, хоть и очень нежны со своими друзьями, но и врагу не дают спуску, если понадобится. Ловко они умеют крошить этих малайцев.