Под грузом улик

Показания инспектора Паркера вызвали не только большой интерес, но и удивление. Его рассказ об обнаружении зеленоглазого кота был выслушан с огромным вниманием. Далее он представил подробный отчет об отпечатках ног, бороздах, оставленных телом, и следе руки на клумбе. Затем был предъявлен кусок промокательной бумаги, и его снимки были розданы пэрам. По обоим вопросам началась длительная дискуссия, в то время как сэру Импи Биггзу не терпелось показать, что отпечаток руки на клумбе свидетельствует о попытке человека подняться из лежачего положения. Однако сэр Вигмор Ринчинг сделал все возможное, чтобы доказать, что след свидетельствует о стараниях пострадавшего за что-нибудь зацепиться и не дать себя волочь дальше.

— Разве то, что пальцы указывают в сторону дома, не отрицает саму возможность того, что его волокли? — поинтересовался сэр Импи.

Сэр Вигмор, однако, возразил, что пострадавшего могли тащить головой вперед.

— Если бы мне нужно было тащить вас за воротник… — заметил сэр Вигмор. — Милорды, вы улавливаете суть разногласий…

— Похоже, нам потребуется доказательство действием, — заметил главный судья. — (Смех в зале.) — Я предлагаю во время перерыва на ленч провести эксперимент, выбрав из членов парламента того, кто по своему росту и весу соответствовал бы покойному. — (Благородные лорды оглядывают друг друга, решая, какого несчастного назначить на эту роль.)

Затем инспектор Паркер упомянул о следах, свидетельствующих о попытках открыть окно кабинета.

— С вашей точки зрения, задвижка могла быть открыта перочинным ножом, найденным на теле пострадавшего?

— Я знаю, что могла, так как сам поэкспериментировал точно с таким же ножом.

После чего справа налево и слева направо начали читаться буквы на промокательной бумаге, смысл которых истолковывался самыми разнообразными способами. Защита настаивала, что послание написано на французском и фраза звучит «сам не свой от горя», обвинение утверждало, что такой вывод необоснован, и предлагало английскую версию: «найдено» или «безнравственный». Далее был призван эксперт, который под строгим надзором обвиняющей стороны провел сравнение каракуль на промокашке с аутентичным письмом Каткарта.

Оставив все эти скользкие моменты на усмотрение благородных лордов, защита обратилась к выслушиванию целого ряда скучных свидетелей: управляющий Кокса, мсье Туржо из Лионского банка, который со всеми подробностями изложил финансовое положение Каткарта, консьерж и мадам Лебланк с улицы Сент-Оноре. Тут благородные лорды начали зевать, за исключением тех немногих, которые, поспешно произведя подсчеты в своих записных книжках, стали перекидываться понимающими взглядами.

Затем были вызваны мсье Брике, ювелир с улицы де ля Пэ, и продавщица, которые поведали историю о высокой светловолосой иностранке и о покупке зеленоглазого котика, вызвав всеобщее оживление. Напомнив благородному собранию, что этот эпизод имел место в феврале, когда в Париже находилась невеста Каткарта, сэр Импи попросил продавщицу оглядеть присутствующих и сказать, нет ли среди них той дамы. Это заняло довольно много времени, но окончательный ответ был отрицательным.

— Я не хочу, чтобы в этом вопросе оставались какие-нибудь неясности, — заявил сэр Импи, — и с разрешения генерального атторнея я намерен представить свидетельнице мисс Мэри Уимзи.

Мисс Мэри была предъявлена свидетельнице, на что та решительно и не раздумывая отреагировала:

— Нет, это не та дама. Эту даму я никогда в жизни не видела. Рост, цвет волос и то, как они пострижены, действительно совпадают, но в целом между ними нет ничего общего. Совершенно разные типы. Мадемуазель — прелестная английская мисс, которая составит счастье своему мужу, та же была belle a se suicider [41] — женщина, ради которой можно убить другого, себя или послать все к черту. И поверьте мне, джентльмены, — (одаривая широкой улыбкой высокое собрание) — нам в нашем деле доводилось встречаться с такими.

Удаление этой свидетельницы вызвало сильное оживление в зале, и сэр Импи, написав записку, передал ее мистеру Мерблесу. Она содержала одно только слово: «Великолепно!»

«Представляете, я не подсказал ей ни слова!» — ответил мистер Мерблес и с ухмылкой откинулся на спинку своего кресла, застыв, как готический барельеф.