Под горой Гедимина

Маленькая, юркая машина быстро мчалась по узким улочкам. Миша сидел рядом с водителем. За ветровым стеклом мелькали дома.

Вот прошли мимо огромного костёла с двумя устремлёнными в небо шпилями. Пронеслись мимо старинного литовского университета.

Потом промелькнула старая-престарая церковь с облупленными макушками. Вот покатили по небольшой красивой треугольной площади…

— Площадь Кутузова, — сказал водитель, яростно вращая «баранкой».

Но Мише сейчас не до этого было. То и дело он оборачивался к дяде Корнею:

— А мы поспеем? А мы не опоздаем?

— Как не поспеть! Ещё там ждать будем, — терпеливо отвечал дядя Корней.

Вот осталась позади величественная гора Гедимина. Машина промчалась по узкой, длинной улице мимо ратуши и завернула на привокзальную площадь.

Вокзал был тоже вдребезги разбит. Но красноармейцы уже трудились на его развалинах.

Красная Армия не только воевала. Везде, куда она ни приходила, она строила, восстанавливала, возвращала к жизни мосты, заводы, школы, вокзалы…

Миша и дядя Корней вышли на перрон.

Миша очень любил бывать на вокзалах. Ему нравилось слушать, как на разные голоса гудят паровозы; видеть, как поднимается короткая железная рука семафора, как машет фонариком сцепщик и тоненько дудит в маленький, словно игрушечный рожок.

Здесь можно сесть на какой-нибудь запылённый поезд и отправиться в далёкое путешествие.

Хорошее место — вокзал!

— Дяденька Корней, а где Москва?

— Вон там!

Миша стал смотреть в сторону Москвы. Вдали взметнулась пушистая полоска дыма. Раздался протяжный гудок. Миша закричал:

— Идёт! Идёт!

Из-за разбитой водокачки показался чёрный маслянистый паровоз. Он тяжело сопел, и казалось, что это не машина, а огромный живой зверь, у которого вместо ног высокие колёса. За ним тянулись вагоны, только не пассажирские, а товарные. Мимо Миши на открытых платформах поплыли новые, свежевыкрашенные большие танки. Каждый занимал две платформы.

Над открытыми люками видны были маленькие головы танкистов в толстых шлемах.

Всё вокруг наполнилось стуком и громом. Без конца проходили мимо Миши танки, танки, танки…

Потом потянулись платформы с непонятными, покрытыми брезентом машинами. На тормозных площадках стояли часовые — в плащах, с автоматами…

Дядя Корней крикнул Мише в самое ухо:

— Ка-тю-ши!

Миша понимающе кивнул головой.

Казалось, «катюшам» не будет конца и вечно вот так будет грохотать, греметь и лязгать.

Но вот пробежал последний вагон, за ним покрутились пыль, щепочки, сено — и сразу сталс тихо.

— Сила! — сказал дядя Корней и достал кисет. — Это вам не четырнадцатый год.

Он чиркнул огромной жёлтой зажигалкой и выпустил столб синего дыма — не хуже, чем паровоз.

Потом прошёл ещё один поезд — и опять товарный. На сей раз ехали пушки. Их длинные, тяжёлые тела с круглыми, грозно разинутыми ртами были подняты к небу.

— Гаубичка-голубушка! — сказал дядя Корней, когда поезд прошёл. — Даст жизни!

Потом, уже в сторону Москвы, прошёл санитарный поезд. Рельсы не отдыхали. Вся страна не знала отдыха в то время. Фронт требовал: больше пушек, машин, танков, самолётов, снарядов!.. День и ночь без остановки дымили заводы, пылали домны, мартены, работали молоты, станки, и длинные, тяжело гружённые эшелоны шли на запад, на фронт.

Шёл последний год войны. Победа была близка. Надо было сделать последнее усилие. И наша страна делала это усилие…

В седьмом часу пришёл наконец московский поезд.

Миша, поднимаясь на цыпочки и вытягивая шею, смотрел на мелькающие окна. Во всех окнах были военные.

Вот прошёл первый вагон, второй… четвёртый… шестой… Ни в одном окне мамы не было.

Миша обернулся к дяде Корнею:

— Где же она, дядя Корней?

— Не видать?

— Не видать! — горько отозвался Миша.

И вдруг он сквозь сутолоку вокзала, стук колёс, шипенье паровоза и шум радио услышал родной голос:

— Миша!

— Мама! — закричал он, ещё не видя её. Мама стояла на ступеньках шестого вагона в хорошо знакомом Мише тёмно-зелёном платье с пояском. Одной рукой она держалась за железный выгнутый поручень, а другой махала Мише.

— Мама! Мама!.. — кричал Миша и бежал за вагоном, который шёл всё медленнее.

— Миша, подожди! Не прыгай!

— Мама, не буду! Мама!

Через минуту мама уже стояла на перроне, целовала Мишу и гладила его по голове «против шерсти».

— Ну-ка, покажись, какой ты! — Мама то прижимала Мишу к себе, то слегка отстраняла его, чтобы получше разглядеть. — Нет, ничего, поправился, молодец! Видно, папа лучше кормит, чем мама. А где же он сам?

— Мама, ему некогда, он занят! Пойдём скорей, а то поезд недолго…

Миша потащил маму в вагон. Там было тесно, накурено.

— Где твоё место? А, знаю, здесь!

Он увидел мамину большую чёрную папку для рисования, которая лежала на полке. На столике лежала толстая книга. Под полкой стоял потёртый тёмно-синий, знакомый Мише с самых ранних лет чемодан, в котором один замок запирался хорошо, а другой не слушался и отскакивал.

Миша нагнулся и стал вытаскивать мамин чемодан из-под полки.

— Погоди, Миша! Ты куда его?