Под флагом России

И боцман, утверждая последнее, вновь приводил в свидетели катастрофы всех своих товарищей, которые упорно продолжали поддакивать Гарри. Таким образом, Алексей Павлович не мог разузнать больше того, что уже знал в первый момент принятия американцев на «Крейсерок». Мало того, боцман погибшей «Розы» успел спутать его относительно пункта, где разбилась шхуна. Гарри довольно ловко рассказал все обстоятельства злосчастного крушения по восточную сторону мыса Терпения, а не по западную, где в действительности катастрофа случилась. К этому наглому обману вынуждали хищника весьма тонкие соображения. Гарри опасался, как бы не были найдены трупы матросов со следами зверской расправы американцев.

Подобное обстоятельство могло, конечно, послужить разгадкой подозрительного для Алексея Павловича спасения всех промышленников и гибели всех русских, разгадкой, весьма опасной прежде всего для Гарри, как коновода всего гнусного дела...

Таким образом, основываясь на ложном показании всех сговорившихся хищников, Алексей Павлович, как только туман рассеялся к утру следующего дня, направил «Крейсерок» к фиктивному пункту крушения «Розы». Шхуна подошла к указанному Гарри месту возможно ближе и стала на якорь. Алексей Павлович, сев на вельбот, отправился на розыски лично. Самый тщательный осмотр побережья на расстоянии нескольких верст не дал никаких результатов. Ничего не было найдено. Явилось предположение, и притом очень возможное, что трупы погибших, а также обломки шхуны «Розы» унесены течением в открытое море.

С сокрушенным сердцем и разбитыми надеждами возвратился Алексей Павлович на «Крейсерок». Это было уже поздно вечером, перед самым заходом солнца. Не медля ни минуты, он отдал приказание сниматься с якоря для следования во Владивосток. Он торопился теперь уйти от мрачного мыса Терпения, возле которого нашли преждевременную могилу столько самоотверженных людей.

«Крейсерок» снялся с якоря в момент солнечного заката и, поставив все паруса, быстро понесся с попутным ветром к Лаперузову проливу. Ночь прошла спокойно, но с рассветом северо-восточный ветер значительно засвежел, при падении температуры воздуха на пять градусов ниже нуля. Небо заволокло белесоватыми тучами. Весь горизонт покрылся какой-то желтовато-серой мглой. Море взволновалось. Волны вздымались подобно громадным горам и играли шхуной как мячиком. Шхуна, то подбрасываемая к небесам, то стремительно падающая в зияющие водяные пропасти, содрогалась во всех своих сочленениях, стонала и скрипела. Свинцовые тучи зловеще скучивались по всему небосклону и вдруг, словно прорвавшись, затмили воздух и море необъятными массами сухого снега... Поднялась страшная метель в открытом море. Ветер достиг степени шторма и со стоном понесся по морю, срывая с водяных громад их пенистые вершины. В воздухе загудело, засвистело и заревело. Море, казалось, мгновенно ожило и яростно затрепетало в какой-то ужасающей агонии. Могучий вихрь нес перед собой тучи снега и со сгоном разметывал их по всему необъятному простору моря. Казалось, легионы злых демонов безумно закружились во мраке и с дикими завываниями терзали друг друга в жестокой междоусобной борьбе. Все окружающее затмилось непроницаемой, непроглядной мглой. Небо почернело и опустилось низко-низко, словно собираясь придавить своей громадой разбушевавшееся море. Ветер, точно стесненный в своих яростных порывах, налетал с бешеным ревом, взрывая и вспенивая морскую поверхность. То вопли отчаяния, то угроза, то ропот слышались в его диких завываньях.

«Простору, дайте мне простору!» — молил, казалось, он, стараясь сокрушить перед собой нее живое.

Шхуна шла под всеми парусами, стараясь уйти от набегавших сзади водяных громад. Засыпанная снегом, с глыбой льда на носу, образовавшейся от всплесков волн и мороза, она бежала вперед почти со сказочной быстротой, перебрасываясь с борта на борт. Алексей Павлович был на палубе и зорко следил: вынесут ли мачты и паруса подобную бешеную скачку по вспененным волнам. Он с гордостью глядел на свое легкое судно, свободно побеждавшее разъяренное море. Вихрь за вихрем налетали на шхуну и сильно кренили ее, желая перевернуть, но шхуна, временно поддавшись яростному давлению ветра, через минуту выпрямлялась и гордо бежала дальше, с вала на вал, из одной пропасти в другую. Ветер, раздосадованный своим бессилием сокрушить небольшое суденышко, заметно свирепел и вдруг разразился таким жестоким порывом, что шхуна легла почти совсем набок. Раздался звук, похожий на пушечный выстрел: это вырвало передний парус... Мгновенно разодранный в клочья, парус унесло вместе с тучами снега. В тот же момент, словно прорвавши плотину, хлынул в шхуну громадный вал и положил ее еще больше набок. Наступила критическая минута... Но Алексей Павлович не дремал...

— Придерживайся!.. — протяжно раздался его голос, полный железной воли и самоуверенности.

Этот голос, как песнь торжествующей победы над волнами, разбежался, казалось, по трепетавшим снастям накренившейся шхуны и замер где-то вдали, среди стона и рева бушующей непогоды.