Под дном морским

Простой сигнальной связи уже было недостаточно, и на плоту был установлен телеграфный аппарат.

Генрих принимал внизу всю аппаратуру. Когда все было спущено — спустился сам Аконт. Он юркнул в отверстие, принял туда тяжелые баллоны, которые мягко спустились, точно кто-то их поддерживал.

— Все? — спросил Аконт.

— Все! — ответил Генрих и полез в отверстие.

Показались ноги. Аконт потянул за них. Аконт и Генрих оказались по ту сторону отверстия. Быстро отвинтили рот. Генрих вздохнул полной грудью. Воздух был тяжелый, сырой.

— Подойди к баллону и сделай два-три — не больше — вздоха.

Генрих ожил. Теперь он мог осмотреться. На столе очень маленьким пламенем горела масляная лампа, остальное… остальное от этого света казалось в таинственном полумраке.

Аконт включил принесенную с собой лампу — и помещение залил электрический свет. Теперь все можно было рассмотреть.

Это была большая комната с тяжелыми сводами, не имевшая никаких отверстий, кроме того, через которое прошли Аконт и Генрих. Ближе к стене стоял огромный стол. Он блестел золотом — за столом сидели люди в богатых одеяниях, расшитых золотом и жемчугами. В их позах чувствовалась полная беспечность; другие, явно испуганные, жались к двери в дальнем углу. У многих руки были на алмазных рукоятках, точно они готовились защищаться. На лицах не было и следов смерти, точно они застыли в какой-то момент своей жизни, точно какой-то волшебник погрузил их в сон.

Особенно прекрасна была женщина, сидевшая на правом конце стола. Это была молодая блондинка. Пышные волосы были схвачены золотым обручем. Черты лица, точно выточенные из слоновой кости. Она полулежала в кресле, откинув голову на подушку. Глаза были закрыты — и тонкие ресницы легкой паутиной заканчивали точеные веки. На лице играл румянец.

— С нее начнем, — сказал Аконт.

— То есть? — больше ничего Генрих сказать не мог; раскрыл рот и уставился на Аконта.

Он верил ему и в него, верил слепо до самозабвения — но то, что он заподозрил сейчас, не укладывалось в его представлении.

Он машинально отступил к отверстию. «Бежать!» — было его первым ощущением — даже не мыслью — мысли куда-то испарились.

Аконт не мог не заметить этого движения. Он широко и ласково улыбнулся. Эта улыбка, улыбка ртом (остальное было закрыто шлемом) успокоила Генриха, и прежнее доверие и вера вернулись к нему. Пусть он делает, что угодно, и с ним и с этими — Генрих его не покинет.

— Генрих, — ласковым тоном сказал Аконт, — как все это случилось — я не знаю — но оживить этих людей мы можем. Посмотри на этот закрытый кувшин — он сплющен; тут есть дата — это было, во всяком случае, более шестисот лет тому назад. Видишь, люди не сгнили, они сохранили свой румянец.

Аконт остановился — говорить было трудно, приходилось выталкивать слова.

Он подошел к баллону, сделал два вздоха — и освежился.

— Каким это образом произошло — нам объяснит геолог — эти люди, обитатели этой комнаты, оказались под очень большим давлением — ты видел, с какой силой вырвался отсюда столб воздуха, откинувший меня далеко от отверстия — ты видел, как сильно опустилась вода в проделанном нами отверстии — она заполнила вырезанный в лаве пласт и почти всю толщину этих каменных стен, а подобной толщины я нигде еще не встречал. При таком давлении прекращается всякая жизнь — не только животных, но и гнилостных бактерий. Эти бактерии временно умерли — надолго ли, этого мы не знаем — и надо поспешить оживить людей, пока не ожили бактерии. Мы не можем сразу всех оживить, — сказал Аконт, предупреждая вопрос Генриха, — но… надо начинать!

Теперь Генрих уже был сознательным помощником. Они освободили часть стола, осторожно взяли на руки красавицу — и бережно положили на стол.

Аконт отстегнул высокий ворот, обнажил грудь — он застыл в изумлении. Такой груди не было даже у Рафаэлевской Форнарины. Надо было освободить корсаж. Осторожно, стараясь не рвать материи, обнажили красавицу до пояса.

— Как она была хороша!

Аконт поставил Генриха у изголовья и указал движения. Генриху они были хорошо знакомы — это были движения искусственного дыхания.

Аконт передвинул баллон к столу и вставил конец трубки в ноздри. Теперь Генрих подражал дыхательным движениям, а Аконт подавал небольшие порции газа.

Работа продолжалась, но признаков жизни красавица не подавала.

Тогда Аконт оставил правую руку на вентиле баллона, а левой начал массировать область сердца.

Минута, другая — красавица сделала едва заметный, но самостоятельный вздох — дальше больше — дыхание становилось правильным. Веки еще не открывались.

Аконт оставил сердце, передал Генриху вентиль, так как дыхательные движения совершались уже правильно и, обнажив ноги, начал их осторожно массировать по направлению к сердцу.

Теперь уже не приходилось сомневаться — красавица оживала. Однако, ее богатые наряды представлялись в таком беспорядке, что Аконту стало неловко. Веки не поднимались, но они могли подняться — он закрыл ей шалью лицо и восстановил туалет. С Генрихом снова перенесли ее на кресло. Сердце билось, пульс прощупывался, грудь правильно поднималась при дыхании.