Под чужим небом

— А вам кого?

— Марию Васильевну или Ростислава.

— Проходите, пожалуйста.

Женщина отодвинулась, пропуская гостя. Навстречу ему поднялся крепкий мужчина с короткими рыжеватыми усами. В нем Таров с трудом признал прежнего Славку. Рядом стояла девочка трех-четырех лет, дочь.

— А я вас сразу угадал, Ермак Дионисович. Вы почти не изменились.

— В моем возрасте люди мало меняются. Ну, как живете-то?

— Глядите, — Ростислав показал жестом на небогатую обстановку комнаты. — Вот дочке четыре года. А вы откуда, Ермак Дионисович? Какими судьбами?

— Далеко был Слава. Вернулся, служу.

— Где?

— На углу Китайской и Набережной.

— А-а! По какому делу пожаловали? — заискивающе спросил он. Ростислав знал, конечно, что там находится ЯВМ.

— Да не по делу я, Слава. Соскучился, зашел навестить тебя. Нельзя что ли?

— Почему нельзя? Можно. Навестить — это другой табак. Тоня, принимай гостя!

— Сейчас переоденусь, — послышался голос женщины из смежной комнаты.

— А где Мария Васильевна? Нина?

— Мама? Скончалась. Два года уже как. Нина вышла замуж, живет в Шанхае.

— Так, так. Ну, а ты где работаешь?

— Я-то? В союзе, у Родзаевского.

— Значит, союз ваш процветает? Не зря поджигали вагоны на Бензянском вокзале?

— Процветает, Ермак Дионисович, еще как процветает! Могу доложить...

Вошла жена. Теперь на ней было элегантное бордовое платье, волосы прибраны, губы чуточку подкрашены. Она казалась еще моложе и красивее. Танечка бросилась к матери.

— Давайте знакомиться, — сказала женщина, отстраняя дочь и решительно протягивая руку. — Антонина Николаевна... А вас я знаю. Слава часто вспоминал...

Антонина Николаевна собрала на стол, поставила бутылку ханжи. Ермак Дионисович выпил одну рюмку за встречу и больше не стал, сославшись на больной желудок. Ростислав, видимо, любил выпить. Несмотря на предупреждающие взгляды жены, он опрокидывал рюмку за рюмкой, ни чуточки не смущаясь тем, что гость отказался от выпивки. Правда, хмелел он медленно.

— Ты хотел похвастаться делами союза. Слушаю. — Ермак Дионисович придержал руку Ростислава, снова потянувшуюся к бутылке.

— Зачем хвастаться? Как есть доложу... Сколько лет мы не встречались? Десять! Ого, тогда мы только начинали, а теперь наши организации во всех частях света... О Вонсяцком вы что-нибудь слышали?

— Нет, не слышал, — честно признался Таров.

— Не знаете Вонсяцкого!?

— Ну что ты привязался к человеку. Почему все должны знать вашего Вонсяцкого, — вмешалась Антонина Николаевна, — взялся рассказывать — рассказывай... i

— Хорошо, кисынька. Ты у меня умница, ты всегда и во всем права. Вонсяцкий — фюрер «Всероссийской фашистской организации...»

— А кем же Родзаевский теперь?

— Константин Владимирович? Он генеральный секретарь объединенной фашистской организации в Китае, Японии, на Дальнем Востоке, вообще... Мы завязали деловые контакты с нашими единомышленниками в Германии, Италии, во Франции, с «союзом младороссов...» В распоряжении Родзаевского эскадроны, полки... Сам генерал Араки по ручке здоровается с ним. А вы спрашиваете, кто такой Родзаевский!

— Чем же вы теперь занимаетесь? — спросил Таров, пользуясь пьяной словоохотливостью Батурина.

— Мы? Чем занимаемся? Выпускаем газеты, листовки, пропагандируем фашистские идеи, расширяем наши ряды, создаем и обучаем легионы, которые пойдут освобождать Россию... Золото из жидов вытрясаем...

— Это как понимать?

— Так и понимать. Ночью заходим в дом к богатому жиду, увозим его за город и держим до тех пор, пока родственники не доставят выкуп...

— И ничего, сходит вам это?

— Сходит... На хунхузов списываем. Публикуем заметки о хунхузах-грабителях...

Таров с болью в сердце слушал пьяную болтовню Батурина. От прежнего Славки, доверчивого и стеснительного, не осталось ничего. Перед ним сидел фашист, готовый выполнить любой приказ своих хозяев. Если когда-то поджоги и стрельба холостыми патронами были почти игрой для Славки, то теперь поджоги и убийства — профессиональное занятие Батурина. «Что ж, совесть не появляется с возрастом, как борода, — вспомнил он фразу из какой-то японской книги. — Значит, у Славки не было совести. Просто я ошибался в нем», — с горечью признал Таров.

Не в силах дальше выносить бахвальства Батурина, Ермак Дионисович поблагодарил хозяйку за угощение и распрощался.

Дождь усилился. Ни плаща, ни зонта у Тарова не было. Несколько дней тому назад в универсальном магазине Коврова купил костюм из темно-серого трико. Но в те минуты он не думал ни о костюме, ни о холодном потоке, падающем на непокрытую голову — шляпу Ермак Дионисович еще не успел купить. Все его мысли были сосредоточены на Батурине и на том, о чем он рассказывал с таким бесстыдством. «Видно, фашисты развернули активную работу среди русских эмигрантов в Маньчжурии, — думал Таров, — если сумели создать полки и эскадроны...»