Под чужим небом

Было уже за полночь. Ночные допросы сильно изнуряли, выматывал и силы. Возбужденные нервы и голодная боль в желудке отгоняли сон. В тюрьме был установлен такой порядок: ужин, так же как обед и завтрак, приносили и убирали в одно и то же время строго до минуты. Если арестованный был на допросе, он оставался голодным.

Юкава и другие следователи часто допрашивали по ночам. Лишением сна и пищи они рассчитывали сломить волю арестованных.

Рыжухин спал, укрывшись с головой колючим одеялом. Когда заскрежетала железная дверь, он испуганно вскочил.

— Спите, спите, Всеволод Кондратьевич, ничего не случилось.

— Что-то вас нынче долго.

Таров присел на кровати соседа.

— Ничего, выдюжим. В животе вот пусто, сосет.

— Я припрятал хлебца кусочек. Там под подушкой.

— Спасибо.

— Я сейчас у себя на Фонтанке был. Ладно спите, а то скоро подъем. Утром расскажу.

Рыжухин лег и отвернулся к стене. Ермак Дионисович неторопливо съел хлеб. Он долго не мог уснуть, перебирал в памяти все вопросы следователя и свои ответы. «Неопровержимые материалы... Врет, ничего у них нет, — размышлял Таров. — Да и откуда им быть». Наконец он забылся, задремал.

Утром Рыжухина увели, и он не возвратился в камеру. Так и не успел старик рассказать о том, как он побывал на своей Фонтанке. «Живуч человек! Изломали, измочалили, а вот поди же, сохранил русскую душу», — сочувственно думал Ермак Дионисович о своем бывшем сокамернике.

Больше недели Тарова не вызывали на допрос. Многое передумал он за эти дни. Вначале пришла мысль: дело закончено и передано в судебную инстанцию. Значит, осудят к лишению свободы, придется чахнуть в тюрьме без всякой пользы, сорвутся планы.

Таров мучительно искал причину неудачи, невольный просчет и не находил. Одно казалось несомненным: ставка делалась на поддержку Семенова и Тосихидэ, а те не захотели встретиться с ним. А может быть, им не докладывали о нем? И тут мелькнула новая мысль: наверное, проверяют показания. Пока отыщут Семенова и Тосихидэ, пока те выслушают сообщения... Да и помнят ли они о каком-то Тарове? Тосихидэ, конечно, забыл: для него он просто агент, каких прошло, должно быть, не одна сотня. А Семенов не мог забыть — четырнадцать лет служил у него... Но пытаясь представить воображением эти встречи, Таров находил все же более желательной встречу с Тосихидэ. На помощь недоверчивого и мнительного атамана он перестал надеяться. Хотя там, на родине, больше полагался на содействие Семенова.

Время словно остановилось. На улице разгулялась метель, в серой мгле камеры день мало отличался от ночи. Таров определял время по завтракам, обедам и ужинам: семь утра, час дня, семь вечера. Одиночество, неволя, неизвестность... Иногда казалось что сходит с ума. Он с нетерпением ждал вызова к следователю... В те дни, когда дежурил Кимура, можно было переброситься с ним парой пустых фраз. Таров не хотел подводить доброго унтер-офицера. Зная, что камера оборудована аппаратурой подслушивания, он не начинал разговоров, которые могли бы быть истолкованы во вред Кимуре.

Наконец, дверь отворилась в необеденный час. Велели собираться на допрос. Таров вздохнул с облегчением.

Поручик Юкава встретил приветливой улыбкой, предложил сесть и протянул сигарету.

— Какое ваше самочувствие, Таров? — спросил он, пуская вверх, чуть ли не до потолка струйку дыма.

— Самочувствие? — переспросил Таров. Вопрос поручика удивил его необычностью, но он сумел скрыть это. — Мое настроение зависит от вас, Юкава-сан...

— А все-таки?

— Жизнь коротка, господин поручик. Была бы у меня шкатулка бессмертия, какую подарила Отохимэ — дочь морского дракона рыбаку Урасиме, спасшему жизнь черепахе...

— О! Вы знаете японские сказки? И как бы вы распорядились такой шкатулкой?

— Урасима открыл шкатулку и лишился жизни. Я не стал бы открывать ее и жил бы долго-долго.

— Мой отец говорил: важно не сколько лет жить, а как жить.

— Верно. Но ведь обидно тратить жизнь без пользы, когда стремишься к высокой цели...

Зазвенел телефон. Юкава вскочил, одернул китель и суетливо схватил трубку.

— С вами будет беседовать начальник военной миссии генерал Янагита, — сказал поручик, кладя трубку. — Помните, Таров, от этой беседы зависит ваша судьба. Или вы заслужите милость, или как ваш сосед Рыжухин...

Юкава не закончил предложение: посмотрел на часы и стал прибирать бумаги на столе.

Переступив порог генеральского кабинета, Таров опустился на колени и сложил перед собою руки ладонями вниз. Таков японский обычай. Этой позой выражают просьбу и смирение.

Тарову было противно рабское унижение, но он знал, что перед ним хитрый враг, которого надо обмануть; он, Таров, только разыгрывает роль, чтобы усыпить бдительность врага, ему нужно заслужить его доверие.

Генерал был невысокого роста, тучный, с двойным подбородком. Отлично пригнанная и старательно отутюженная блестящая форма не скрывала, а скорее подчеркивала солидный возраст и полноту.