Под чужим небом

— Похоже, Чжан Цзо-лин затевает что-то. Ну, а как говорят: куда конь с копытом — туда и рак с клешней.

Более определенный ответ на этот вопрос Таров неожиданно получил от самого Семенова. Однажды Ермак Дионисович был в приемной атамана, дверь кабинета была приоткрыта. Сначала слышался неразборчивый бас Бакшеева, а затем резкий, похожий на окрик, голос Семенова:

— Для нас это генеральная репетиция, Алексей Проклович. Она покажет, на что способны мы и как сильна хваленая Красная армия... Разведка боем, выражаясь военным языком...

В июле начались повальные аресты советских граждан, работавших на Китайско-Восточной железной дороге. Около двухсот человек были отправлены в тюрьму, остальные выдворены в Советский Союз или уволены без всяких объяснений. Все советские учреждения были закрыты. Возле двухэтажного особняка патрулировали китайские солдаты с винтовками на изготовку.

В начале августа Тарова вызвал Бакшеев. Генерал вышел ему навстречу, крепко пожал руку и долго разглядывал Тарова, будто впервые видел.

— Я пригласил вас, капитан, — степенно загудел генерал, — вот по какому поводу... Дня через два я выезжаю в сторону станции Маньчжурия. Мне нужен расторопный и смекалистый офицер для связи. Вам представляется возможность проявить воинский талант...

Предложение генерала не было неожиданным. Большинство штабных офицеров уже разъехались по частям. И все же Ермак Дионисович растерялся.

— Но... — начал было Таров. Он хотел сказать, что находится в личном распоряжении атамана. Бакшеев будто прочитал его мысли:

— С Григорием Михайловичем я договорился.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — Таров подтянулся, щелкнул каблуками. Бакшеев собирался инспектировать белогвардейские войска, расположенные на линии Хайлар — Маньчжурия. Таров должен был сопровождать генерала.

Доктор Казаринов неодобрительно отнесся к сообщению Тарова.

— Не хватало, чтобы свои всадили тебе пулю в лоб, — ворчал он. — Что? Не согласен?

— Я не буду подставлять лоб, — пошутил Ермак Дионисович.

— Пуля может и в заду дырку пробуравить. Думаешь, слаще? Ладно, — сказал Казаринов, смирившись. — Полагаю, не долго будешь отсутствовать. Красная армия отобьет охоту у Чжан Цзо-лина и его прихвостней меряться с ней силами...

Решительное наступление частей вновь созданной Особой Дальне-Восточной армии застало Бакшеева и Тарова в районе высоты Тавын-Тологой, где китайские и семеновские подразделения занимали неприступную, как им думалось, оборону. Однако ни удобная местность, ни отчаянное сопротивление не спасли белогвардейцев от разгрома.

Наступление советских войск было неудержимым. Сокрушительный удар у Далайнора и Хайлара вызвал огромные потери у китайцев и семеновцев, панику и разложение. Чжан Цзо-лин запросил срочные переговоры. В декабре в Хабаровске был подписан протокол, по которому на КВЖД восстанавливалось положение, существовавшее до начала конфликта.

Таров возвратился в Харбин. Естественным следствием крушения планов и надежд эмигрантов были растерянность и общее уныние. В высших кругах белой эмиграции с новой силой вспыхнули склоки, раздоры, грызня. Семенов все время отсиживался на своей даче в Дайрене, в Харбине почти не показывался.

Таров стал было подумывать о том, что не пора ли попроситься домой. Правда, даже Казаринову он не открывал своих беспокойных дум.

Но развернулись новые события...

По соседству с Таровым жила семья Батуриных: Мария Васильевна — вдова каппелевского офицера, погибшего под Иркутском, ее восемнадцатилетний сын Ростислав и четырнадцатилетняя дочь Нина. Славку привезли в Харбин, когда ему было лет пять-шесть. Он вырос на глазах Тарова. О родине Славка знал по рассказам матери и других эмигрантов. Рассказы эти были не всегда объективными и не очень честными. Что-то подсказывало мальчику, что верить им нельзя. Он тянулся к Тарову, ожидая услышать от него что-то другое. Но Ермак Дионисович не мог открыть всей правды и все же старался зародить и сохранить у Славки добрые чувства к России.

Однажды Таров, мучаясь бессонницей, вышел на крыльцо и закурил. Был тот предрассветный час, когда ночь не ушла, а утро еще не наступило. На ветвях каштанов лежал иней. По Конной улице, воровски озираясь, бежал Ростислав. Увидев Тарова, он оторопело остановился и поздоровался, еле сдерживая одышку. Вид у него был растерянным и напуганным.

За несколько дней до этого Таров видел Ростислава в форме «Российского фашистского союза» — черной косоворотке, с черепом и скрещенными костями на рукаве. Тогда он огорчился и посчитал себя виноватым в том, что не смог уберечь парня от фашистской заразы. И вот сейчас подумал, не выполнял ли Славка поручения союза. Он присел на перила крыльца и окликнул Ростислава.

— Ты откуда? Такой вид, будто убил кого-то. — Таров знал: если человеку высказать тяжелое обвинение, он обязательно станет оправдываться и раскроет правду. Славка молчал.

— Чего молчишь?

— Боюсь... Тут такое дело, Ермак Дионисович.

— Ты что, перестал доверять мне?