Под чужим небом

Сначала все шло нормально, их хорошо принимали. Каша заварилась в Нью-Йорке, куда они приехали шестого апреля двадцать второго года. Вместе с атаманом были его супруга, денщик Прокопий и капитан Корецкий. Едва ступили на перрон Пенсильванского вокзала, к ним подошли полицейские и судебный чиновник. Потребовали документы. Семенов назвался: главнокомандующий всеми вооруженными силами российской восточной окраины, атаман казачьих войск, генерал-лейтенант и прочее. Судейский чиновник показал ордер на арест. Атамана посадили в полицейскую машину и увезли в тюрьму. Корецкий и Прокопий сняли номера в гостинице, оставили мадам и поехали искать хозяина. Нашли. Семенов рассказал, что ему предъявили иск в пятьсот тысяч долларов от Юроветской компании внутренней и внешней торговли. Белые войска в девятнадцатом году разграбили на Дальнем Востоке шерстяные вещи и другое имущество, принадлежащее компании. Атаман договорился, чтобы его выпустили под залог. Нужно было до десяти часов вечера выложить двадцать пять тысяч долларов. Семенов дал адреса, где, по его предположениям, могли дать деньги. Корецкий и жена атамана объехали все адреса, но всюду им отказывали из «патриотических соображений». Семенов был взбешен и предложил в качестве временной гарантии «фамильное» ожерелье жены, состоящее из четырехсот тридцати двух жемчужин. Администрация тюрьмы приняла ожерелье и освободила атамана с условием — внести залог до шестнадцати часов следующего дня. Деньги к сроку не внесли, и Семенова снова отвезли в камеру.

Поднялся невероятный шум. Падкие на сенсацию американские газеты бурно смаковали это скандальное дело. Они писали о зверствах белой армии, не упуская случая подчеркнуть, что белогвардейцы действовали в полном согласии с японцами.

Расследование было поручено сенатской комиссии под председательством сенатора Бара. Свидетелями выступали генерал Грэвс, полковник Морроу и другие офицеры, командовавшие американскими войсками на Дальнем Востоке и в Сибири. Газетный шум был наруку тем кругам, которые осуждали интервенцию. Не известно, чем кончилась бы эта история, если бы не вмешались японские покровители Семенова. Атаман связался с генеральным консулом и сообщил ему суть дела. Японцы боялись, что расследование может разоблачить их зверства на русской земле. Очевидно, американцы тоже опасались за свои неблаговидные действия на Дальнем Востоке и не хотели портить из-за этого дела отношения с японцами.

— Словом, — сказал Корецкий, — Верховный суд постановил: освободить атамана, так как совершенные им преступления не подлежат американской юрисдикции. Семенов действовал за пределами США, говорилось в решении суда, и в качестве представителя фактического правительства.

— А зачем все-таки ездил туда Григорий Михайлович? — спросил Таров, выслушав любопытный рассказ Корецкого.

— Зачем? На это нелегко ответить. В своем первом публичном выступлении атаман говорил, что приехал в США, чтобы организовать поддержку русскими эмигрантами в Америке его усилий по «мирному превращению Сибири в автономное государство». Эмигрантов там было около двух миллионов.

«Настало время для действий, — заявил он. — Необходима лишь небольшая помощь, чтобы Сибирь сбросила большевиков». Дня через три говорил уже другое: путешествие, мол, не носит политического характера, приехал в США, чтобы поправить слабое здоровье жены... Газеты делали всякие выводы. Помню, «Чикаго Ньюс» писала, что Семенов надеялся получить американский заем на финансирование новой «революции» в Сибири. «Нью-Йорк таймс» добавляла: атаман на обратном пути заедет в Париж, где примет участие в подготовке похода на Россию, который возглавит великий князь Николай Николаевич... Ну, что скажешь, Ермак? Правда ведь, забавная история?

— Весьма, — согласился Таров. — Поэтому и зол атаман?

— Будешь зол! Слушай, кончай свою канцелярию — горло пересохнет. — Ермак Дионисович отказался от приглашения: на вечер была назначена встреча с доктором Казариновым.

IV

В просторном кабинете Семенова, обставленном разностильной мебелью, собрались генералы Бакшеев, Власьевский, Зубковский — ему генеральское звание было присвоено недавно — и штабные офицеры. Шторы плотно закрыты: дул жаркий гобийский ветер, и из окон тянуло, как из печи. Генералы и офицеры, одетые по форме, в суконные мундиры и френчи, были мокрыми от пота, словно загнанные лошади.

— Господа! Я пригласил вас для того, чтобы посоветоваться, — сказал Семенов. Он оперся руками о край стола и наклонился вперед. — Я ставлю перед вами только один вопрос: как считаете, что нам делать — смириться с нашим положением и до своего смертного часа томиться на чужбине, или действовать и возвратиться в Россию освободителями милой нашим сердцам отчизны?

Слова атамана пробудили надежды на возвращение в родные края, вызвали радостные улыбки на лицах. Офицеры зашевелились, заскрипели стулья и пружины диванов.