Под часами

— Не надо! — Прервала она. — Ситуация банальная, сто тысяч миллионов раз прожитая до нас, и нечего по этому поводу терзаться. Я ничья не собственность… посмотри лучше на этого старого Лиса… ах, до чего же ему не хватает проделок Братца Кролика, ну, посмотри, он просто чахнет без них…

— Ты удивительная женщина!

— Я? Да. Удивительно еще и то, что я жива…

— Почему?

— Почему жива или почему удивительно?

— И то, и то…

— Первое, потому что я… впрочем, не стоит сегодня — это потом, а второе, потому что… и это потом…

— Я хочу тебя познакомить со своей мамой, сказал Автор.

— Зачем? — Грубо удивилась Татьяна. Вот уж совсем ни к чему — ты что, мне смотрины что-ли, как невесте, устраиваешь, или всегда с мамой советуешься, — она явно была раздражена и уже откровенно ехидничала.

— Всегда. — Просто ответил он, и Таня почему-то против своей привычки замолчала.

Они позавтракали поздно, за ручку, как в детском саду, вышли на улицу и молча пошли к электричке. Может быть, это молчание было объемнее и вразумительнее всех объяснений в эти минуты. Он не думал, что и как надо делать, — все получалось само собой — чего давно не было. Очень давно. Она шла за ним с таким легким сердцем и так беззаботно, что чувствовала совершенно то же самое: такого давно не было. Не надо было самой решать что-то, преодолевать себя, чтобы сделать что-то, можно было просто идти за человеком, которому полностью доверяешь, и даже не думать, почему так получилось, что она, прошедшая огонь и воды, так легко доверилась первому встречному, поддавшись какому-то мимолетному чувству или инстинкту.

В одном она точно не ошиблась. Она даже не думала об этом, а просто чувствовала: такого любовника у нее никогда не было, столько нежности, жадной ненасытности и деликатности в одном человеке!?. Она не спросила, куда они едут, и не поинтересовалась, почему они идут в дом с пустыми руками. Она ничего не говорила, ничего не спрашивала, и в знак полного отупелого согласия время от времени терлась щекой о его плечо и плотнее прижимала к себе его локоть и в электричке, и потом в автобусе, который крутил и качал их по разбитым окраинным улицам.

Когда они вышли, она оглянулась вокруг, удивилась полному отсутствию домов, но опять ничего не спросила и не отпустила его руку. Они шли по тропинке через пустырь мимо торчащих из земли прутьев строительной арматуры, каких-то огромных брошенных бетонных колец и полуразломанных плит перекрытий, старых проржавленных бочек, почерневших от времени досок, вросших в землю, сквозь деревья брошенных садов, обозначавших границы дворов некогда существовавшей здесь деревни. Наконец, они перепрыгнули, так и не отпуская руки, через неширокую канаву и оказались на дороге с остатками асфальта, положенного здесь лет тридцать назад, прямо перед воротами, в створе которых, перегораживая проход и проезд, валялись огромные лохматые и равнодушные собаки. Он, не выбирая, взял букет из ведра, на ходу протянул деньги, и они вошли в ворота…

Татьяна и тут не удивилась. Они перешагнули псов, свернули с главной аллеи и через двести метров свернули еще раз на узкую тропинку. Теперь надо было идти боком. Но они снова не отпустили рук. Перед невысокой свежевыкрашенной оградой он остановился, стянул с головы берет и передал спутнице букет. Татьяна, наконец, отпустила его локоть, внимательно осмотрела цветы, поправила, открыла калитку, помедлила входить и стала рассматривать фотографию. Ей показалось, что она давно знает это лицо. "Почему, почему? — Думала она, — почему?.. А!.. Он удивительно похож на мать!" Она наклонилась, положила цветы, перекрестилась и снова поклонилась в пояс.

— Мама, познакомься! — Он долго молчал. — Извини, что долго не приходил. Мне надо столько тебе сказать. — Он ничуть не стеснялся чужого присутствия и говорил легко и неспеша. — Это Таня… познакомься, пожалуйста…— он снова замолчал надолго, а потом закончил фразу, — моя жена…— и повернул голову. Таня внимательно смотрела в его глаза и ничего не отвечала…— Знаешь, мама, я, кажется, напал на его стихи… такие совпадения бывают только раз в сто лет… я приду к тебе потом, в другой раз… может быть, это и есть та пьеса, которую ищет…— но имя он не произнес, пресекся… взял Таню за локоть, и они пошли к выходу.

Тут он отпустил ее руку и двинулся назад, бросив на ходу, "Я сейчас". Таня осталась стоять, как шла: лицом к выходу. Она слышала скрип гравия под его подошвами, потом скрип калитки и тихий голос:

— Ты знала, что я приду сегодня?! Но мама… да, да, ты мне говорила это много раз, что за три дня по глазам определяла, когда я заболевал — ни один врач и прибор не были способны на такое… но сегодня, мама… я, конечно, не спорю. — Пауза тянулась довольно долго. — Я сам не знал, что так будет. Прости, мама. Эта мысль… нет, нечто такое внедрилось в меня, и я не мог сопротивляться! Ну, ты же понимаешь?! Это, это, как возникшее стихотворение! Оно же падает на тебя откуда-то, и все! Ты же это знаешь! От него ни избавиться, ни сопротивляться его появлению… нет. Ты не права, мама… без боли ведь ничего не рождается!..