Читаем Под часами полностью

Под часами

- Но ты не любишь Павла Васильевича.

- Он неприятный мне человек... а я плачу по старым счетам... мне не до этого...

- Вот как.

x x x

Спектакль не получался. Сцены рассыпались, герои мрачно ша-тались по сцене, будто все болели гриппом. Потом вдруг сам Павел Васильевич, действительно, свалился с высокой температурой и окунулся в непри-вычную домашнюю рутину с уроками, готовкой, проблемой доставания лекарств, новых сапог и главное -- денег. Денег катастрофически не было. Не то что не хватало -- просто не было. Сыну нужен был свежий творог каждый день. В магазине его, как и все остальное, можно было добыть, только выстояв очередь, после того, как удачно застал продукт на прилавке, но промерзшие насквозь синюшные пачки какой-то белой массы совсем не обладали теми целительными свойствами, на которые возлагались надежды в борьбе за здоровье сына. На рынке же творог был слишком дорог. Слишком не в сравнении со здоровьем, а по случаю перманентного отстутствия денег. Позвонила директриса узнать, когда продолжатся репетиции, по-тому что и в театре не было денег, а стационар пустовал по случаю под-готовки нового спектакля. Павел Васильевич огорчился, понял, что против него в те-атре идет мощная работа "активистов". Он хотел наплевать на болезнь, встал, побрился привезенным ему из-за границы "Жилеттом", что было невероятным шиком, надел свежую хрустящую рубаху, бархатный пид-жак -- все, как перед важным сражением. Он посидел на стуле, пре-одолевая потливую слабость, аккуратно снял и повесил в шкаф вещи и снова лег: гори оно все. Так давно ему хотелось поболеть, полежать, почитать что-то хорошее... что - не формулировалось, но как в детстве. Окунуться с головой в книгу и уже там, внутри фантазировать, придумы-вать, обгоняя автора, споря с персонажами, не уступая им своего, каза-лось бы, незаконного в повествовании места. И каждый раз, когда он брал в руки книгу, она оказывалась или материалом для следующей ра-боты, или какой-то дребеденью, которую надо было прочесть хоть по диагонали, чтобы не оказаться белой вороной в случайном разговоре при встрече с компетентными людьми или автором...

Он стоял перед полками, задрав голову, -- сколько непрочитан-ного, накупленного по знакомству в закрытых для широкой публики ма-газинах большого города. Боже мой, боже мой, и все пишут и пишут, достают и достают, и его потом "достают" -- все тащут на сцену. - Ради престижа? Заработка? Или наступил ренесанс театра?

Он рассме-ялся вслух. Закашлялся. Стащил с полки двумя руками огромную шикар-ную книгу "Русские сезоны" и поплелся к дивану...

"Все делали спектакли в спешке, и всем не хватало трех дней. И у Дягилева были те же проблемы, и пока театр будет жить, будут жить эти проблемы: костюмы не готовы, декорации не дописаны, денег не хватило, свет не такой, как хотелось. Герой бездарен и заменить не-кем... а если бездарен я сам?.. " Он вспомнил рассказ своего приятеля, который, только готовясь стать художником, пришел со своими рабо-тами к одному маститому спросить у него: получится ли из него худож-ник. Тот посмотрел и не стал оценивать работы. Он сказал ему: знаешь, наступит день в твоей жизни, когда тебе захочется уничтожить все, что ты сотворил и у мереть. Только умереть... от неудовлетворенности и стыда за все содеяное на холстах, оргалитах, картонах, бумагах, дос-ках и т. д. Но ты преодолеешь себя и с новой силой возьмешься за ра-боту. Ты начнешь мучаться и продвигаться вперед, когда вдруг почувст-вуешь, что снова наступил такой же судный день, и лишь одно остается -- умереть. И так будет не однажды. Если ты готов пережить такие дни не однажды, а между ними не купаться в радости и достатке, а тяжело работать, из тебя точно получится художник. Он отложил книгу и набрал номер телефона. Татьяны не оказа-лось дома. Длинные гудки впивались иглами в какое-то мягкое незащи-щенное место и жалили очень больно. Он держал трубку, опустить ее на рычаг не было сил, и сам себя убеждал, что ей вовсе не обязательно си-деть вечно дома и ждать его звонка. Потом он стал размышлять, куда она могла деваться, и где ее можно застать, подошел к окну, уставился на заснеженую улицу, почему-то представил, как всего лет семьдесят назад она такой и была всю зиму, а по ней без рева и вони скользили сани, запряженные парой. Ему стало легко, грустно. Он снова вернулся к аппарату и услышал знакомое "Да-а... "

- Приезжай сейчас, - сказал он без нотки сомнения.

- Не могу.

- Не хочешь?

- Неудобно.

- По делу. Я один, но это неважно...

- Тогда давай в театре.

- Я болею.

- Болеешь? Первый раз такое слышу.

- Правда. Грипп.

- Ну, вот, хочешь заразить меня...

- Я тебя не в койку зову, а в дом... приезжай, мне герой нужен.

- Ты что на кукол перешел?