Вздохнув, я включаю телевизор и засовываю в рот первую конфету. У меня их тут еще двадцать. Час продержаться хватит, а потом надо будет заказывать доставку еды. Следующий телефонный звонок вероломного козлины раздается на третьей конфете. Я разглядываю его нахмуренную физиономию, которую засняла во время одного из наших походов в ресторан, и недоумеваю, почему мне настолько плохо. Наши односторонние отношения длились всего месяц, а это гораздо короче, чем любые из моих предыдущих. А еще этот козлина вытер об меня ноги. Разве это не повод забыть о нем в ту же секунду, как я переступила порог «Бристоля»?
Выдержав пять секунд, я провожу по экрану пальцем.
— Алло, — произношу тоном налогового инспектора.
— Саша, — от звука собственного имени рука тянется еще за одной конфетой. Говнюк умеет говорить простые вещи так, что внутри что-то екает. — Ты звонила?
— Да, я тебе звонила. Но это было около часа назад, и с тех пор все поменялось. Больше я с тобой разговаривать не хочу. Никогда. Надеюсь, это понятно.
Слышится затяжной вздох, бормотание и глухой звук удара. Кажется, Серов что-то пнул.
— Может, просто скажешь, что на этот раз случилось?
— А это ты можешь спросить у той, с кем так мило обедал в «Бристоле». Настолько мило, что не потрудился взять мою трубку.
— Са…
Мое имя запикивается гудками, потому что я сбрасываю вызов, пока не успела проорать, что он идиот, если променял мой натурпродукт на чужеродный силикон. Запихиваю в рот еще одну конфету и начинаю с остервенением ее жевать. Попробует еще раз мне перезвонить — не возьму трубку.
Проходит тридцать секунд, минута, и я помимо воли начинаю разглядывать потухший экран. Говнюк не перезванивает. Это вполне ожидаемо: Серов понял, что я знаю о его вероломстве и отпираться ему смысла нет. Конечно, он не собирался показывать мне свое жилье. Он даже попытаться соврать не хочет, чтобы выкрутиться.
Я провожу в компании выключенного телевизора и конфет еще минут сорок, и все эти сорок минут продолжаю ждать его звонка. Ничего. Серову на меня плевать. Когда я умудрилась сильно вляпаться? Почему именно он? Романтиком его даже с натяжкой не назовешь, а еще он конченый трудоголик. А я разве я не заслуживаю, чтобы меня на руках носили двадцать четыре часа в сутки?
Не зная, куда себя деть, я набираю ванну и когда залезаю в нее, вижу что все еще держу в руках телефон. Нет, это уже борщ. Я так и буду ждать его звонка как малолетняя дурочка? Выключаю телефон и кладу его на пол. Через минуту включаю его снова, заказываю еды, и опять выключаю. Пусть мое слабовольное подсознание перестанет тешить себя надеждой.
Когда я выхожу в прихожую, замотанная в халат и с тюрбаном на голове, в дверь звонят. Мне приходится напомнить затрепыхавшемуся сердце, что это доставка. Но в глазок на всякий случай смотрю. Незнакомое лицо мальчонки лет семнадцати и два бумажных пакета развеивают мои подозрения, и, подавив очередную вспышку разочарования, я поворачиваю замок.
— Здравствуйте, — часто моргая, парень протягивает мне пакеты. Выглядит он так, словно ему в затылок направлен оптический прицел.
Я молча вкладываю сотку чаевых ему в руку и пытаюсь закрыть дверь, но по какой-то причине не могу этого сделать. И дело не в психологическом барьере, а в самом что ни на есть физическом. Мне мешает ступня сорок пятого размера, обутая в дорогущий башмак.
— Решил, что с курьером надежнее, — произносит Серов, бесцеремонно протискиваясь в прихожую под удаляющийся грохот шагов. — Помог ему донести — у бедняги под тяжестью твоего аппетита руки дрожали.
— Ты, что, на улице караулил? — холодно уточняю я, плотнее запахивая халат. Черта с два я позволю ему увидеть себя разбитой.
— Мне пришлось. У тебя ведь в очередной раз что-то с телефоном.
— У меня что-то с телефоном, потому что я сказала тебе все, что хотела.
— «Все» — это то, что сегодня я осмелился не взять твою трубку?
Сдерживать злость становится все сложнее, хотя бы потому что говнюк выглядит красивым и невозмутимым.
— Я видела тебя и ту девушку. Видела, как вы обедали за нашим столом и видела, как ты выключил звук на своем телефоне, когда я звонила. Для меня это веский повод тебе сказать: пошел ты в задницу, Кирилл.
Кирилл закрывает глаза, дышит медленно и глубоко, затем снова их открывает. Наверное, меня должно порадовать то, что теперь он точно не выглядит невозмутимым.
— Этой девушке, как ты выразилась, сорок с хером лет, и она работает вв аппарате Президента. И да, я не мог взять трубку, потому что мы обсуждали важный для меня вопрос. Дело, над которым я работал больше года и которое один раз уже чуть просрал. Во второй раз я этого себе позволить не мог, а потому предположил, что ничего, блядь, ужасного не случится, если моя девушка подождет, пока я ей перезвоню.