— Тут дело не в сабле. Что пользы в рыцарском клинке, когда идёт борьба против превосходной силы, окружающей нас здесь? Наше оружие — деньги, а ты проиграл свои.
Лоб графа Потоцкого омрачился на минуту, и он произнёс:
— Что же было мне делать? Гости пожелали играть, и, если бы счастье даже благоприятствовало мне, я всё-таки не мог бы ничего взять с неимущих бедняков.
— Но ты сохранил бы своё золото, которое нам нужно, — возразила София, — Кто хочет господствовать, тот не должен подчиняться пороку, тем более ещё в неподходящее время. За то, что ты проиграл, тебя не поблагодарит никто; если бы ты раздарил только половину проигранного, то стал бы гораздо богаче людскою благодарностью и признательностью, чем теперь.
Потоцкий закусил губы; тон, которым говорила с ним любимая женщина, казалось, оскорбил его.
Однако она не заметила этого и продолжала:
— Хорошо, что я взяла из твоей шкатулки две тысячи червонцев, чтобы избавить тебя от гнёта низменных забот в этом городе, где нам нужны вся наша сила и весь наш ум.
— Ах, — воскликнул он, совершенно счастливый, — так ты сделала это? Ведь я знаю, что ты — мой добрый гений.
Сказав это, он снова покрыл поцелуями руки Софии. Но она снова отдёрнула их от него и продолжала:
— Я хочу быть твоим добрым гением и потому должна думать и смотреть за тебя; вот я подумала и этим спасла тебе часть твоего оружия. Я смотрела за тебя и потому говорю тебе, что наш день пока не должен кончиться, так как, пожалуй, он ещё может принести нам что-нибудь доброе.
— А что же ты увидела, когда смотрела? — с удивлением спросил граф.
— Я увидела человека, — ответила она, — который пришёл поговорить с тобой о неотложном деле.
— Когда я вернулся домой, то камердинер, действительно, докладывал мне о нём, — сказал Потоцкий, — но как могу я среди ночи принимать ещё просителей?
— Этот человек — не проситель, — возразила София, — он дожидается тебя, и ты должен принять его сегодня же ночью.
— Он дожидается? — спросил Потоцкий почти с досадой.
— Я так приказала, — ответила молодая женщина. — Этот человек прибыл из Берлина; он — агент компании торгового мореплавания.
— Значит, всё-таки проситель, — подхватил Потоцкий, пожимая плечами, — и конечно будет рассчитывать на моё ходатайство в каком-нибудь предприятии. Пусть подождёт, пока я вернусь обратно в Варшаву; как могу я заниматься здесь подобными вещами?
— Этот человек — не проситель, — повторила София, — я видела его вот из-за той портьеры, пока он разговаривал с камердинером. Я прочла в его чертах, что он носит в себе тайну; проситель не обнаруживает такой твёрдости и уверенности в обращении, с какой действовал он, а всякая тайна теряет частицу своей ценности с каждой минутой промедления, удаляющей нас от овладения ею. Поэтому, мой друг, ты должен безотлагательно принять того приезжего.
Потоцкий ещё колебался, но София уже позвонила в золотой колокольчик, стоявший на столе, и приказала вошедшему камердинеру:
— Введите сюда незнакомца, которому я велела подождать! граф хочет выслушать его сейчас же.
Камердинер удалился, не дожидаясь, чтобы его господин подтвердил данное ему приказание.
София провела рукой по лбу графа и сказала:
— Ты увидишь, мой друг, что я права, и поблагодаришь меня за то, что я заставила тебя узнать тайну, которая представляет собою, пожалуй, новое оружие.
Она проворно юркнула в спальню и только что успела скрыться за портьерой, как камердинер отворил двери и впустил в кабинет мужчину высокого роста, одетого во всё чёрное и медленно вступившего в круг света, отбрасываемого горевшими лампами.
Потоцкий угрюмо посмотрел на него испытующим взором и отрывисто спросил по-французски:
— Ваше имя, сударь?
— Жан Баптист Серра, — ответил незнакомец.
— А что желаете вы от меня? — осведомился Потоцкий. — Ваше дело, должно быть, не терпит отлагательства, если вы последовали за мною сюда, где мне недосуг заниматься делами и если вы выбрали такую пору, когда деловое время миновало во всех учреждениях.
— Я дожидался, — ответил Серра, — так как мне от вашего имени было приказано подождать. Я вполне понимаю, что вам, пожалуй, недосуг принять меня днём. Впрочем я явился сюда, — продолжал он, между тем как Потоцкий удивлялся про себя его спокойной, почти гордой уверенности, — не с тем, чтобы выражать свои желания и просить, но с тем, чтобы доставить нечто и избавиться от ответственности, которая сильно тяготит меня. Чтобы снять с себя её, я последовал сюда за вами, ваше сиятельство, и полагаю, что этим оказал услугу вам самим!
— Да кто же вы такой, милостивый государь? — надменно спросил Потоцкий. — Ведь имя, которое вы назвали, мне совершенно незнакомо.
— Кто я такой, о том вы узнаете, ваше сиятельство, из этого письма, — ответил Серра, подавая графу запечатанный конверт.
Потоцкий сломал печать и пробежал глазами бумагу. Его до сих пор мрачное лицо просияло радостью, а надменно-суровая мина сменилась вежливой и любезной, причём он сказал почти с сердечной приветливостью: