Под белым орлом

— Я была там, — ответила София, указывая на спальню, — я слышала и довольна тобою, мой друг. Ты был умён. Ты обратишь их в своё орудие, ты используешь их планы. Могу сказать тебе, что я от души посмеялась в своём убежище над графом Фалькенштейном, который хотел бы разыгрывать Фридриха Великого на престоле и который ни более, ни менее, как детски глупый деспот. День кончился, теперь посмеёмся вместе над этой комедией, которая разыгралась сегодня и будет продолжаться и завтра.

Потоцкий мрачно потупился; он не понимал той силы, которая давала этой женщине столько уверенности над ним; она казалась ему чем-то демоническим, преследующим его по пятам. Но София так задорно-мило смеялась, её глаза смотрели так насмешливо и вместе с тем так влекли к себе, что облака на его лбу исчезли под этим взглядом, и, когда она распростёрла пред ним свои скрещённые пред тем руки, он в горячем порыве страсти привлёк её к своей груди и покрыл её смеющиеся губы жаркими поцелуями.

IX

На следующий день, с самого раннего утра, дома Могилёва украсились роскошными венками, гирляндами свежих цветов и флагами. Улицы посыпали гравием; особенно дорогие флаги вывешивались прямо из окон. Жители города подходили к открытым дверям и с любопытством высовывали головы из окон, чтобы видеть въезд императрицы. Улицы были пусты, так как отряд казаков разгонял толпу, предоставляя зрителям лишь тротуары.

Особенное оживление царило в тех домах, где жила польская аристократия. Согласно положению и богатству каждого из обитателей, приготовлялось большее или меньшее количество лошадей, на которых свита польского магната должна была сопровождать своего господина во время встречи императрицы. Все выезжали далеко за город, чтобы выказать русской монархине свою преданность и тем заручиться её милостями, или же, под видом внешней любезности, желали скрыть внутреннее недовольство, возбуждаемое владычеством чужеземцев в Польше.

Чрезвычайная суета замечалась пред домом графа Феликса Потоцкого; здесь было собрано около сотни роскошно осёдланных лошадей, которых водили взад и вперёд конюхи в ярких, расшитых золотом ливреях. Толпа шляхтичей заняла весь двор и сад, оживлённо беседуя. Свита самого польского короля не могла бы иметь более блестящий вид.

Рядом с квартирой графа Феликса Потоцкого находился дом одного из купцов, в котором остановился граф Степан Сосновский со своей дочерью. Пред этим домом тоже собралась свита, но в менее роскошных костюмах, чем у Потоцкого; количество лошадей тоже было значительно меньше, так как граф Сосновский, несмотря на свои огромные имения, находился в затруднительных обстоятельствах. Неумелое хозяйничанье совершенно уничтожило доходность имений, и ему не удавалось, как Потоцкому, пользовавшемуся огромной популярностью, найти источник какого-нибудь дохода и открыть себе широкий кредит. Ввиду этого Сосновский стремился стать в близкие отношения с русским двором и создать себе новые благоприятные условия для добывания средств; он считался среди поляков послушным орудием русской политики и потому не пользовался уважением среди своих соотечественников. Феликс Потоцкий, наоборот, несмотря на дружеские отношения с русским посланником в Варшаве, сумел сохранить славу независимого польского патриота.

В одной из комнат нижнего этажа несколько горничных одевали дочь графа Сосновского, графиню Людовику. Это была девушка лет восемнадцати, отличавшаяся необыкновенной красотой, которая особенно бросалась в глаза, так как резко отличалась от господствующего здесь сарматского типа. Людовика обладала золотисто-светлыми волосами; прекрасные, тёмно-синие глаза украшали её лицо, напоминавшее нежностью красок жительниц севера. Но горячая польская кровь текла по её жилам, заставляя по временам загораться её мечтательные синие глаза. На графине были тёмно-синяя амазонка, облегавшая благородные формы стройного тела; на блестящих золотистых волосах красовалась синяя бархатная шапочка, опушённая горностаем. Одна из горничных застёгивала Людовике кушак, состоявший из венецианской золотой цепи.

Едва ли можно было придумать более удачный костюм для молодой девушки, особенно выгодно оттенявший её красоту! Если бы Людовика взглянула на себя в зеркало, она должна была бы убедиться, что всюду, куда бы она ни показалась, она вызвала бы восхищение мужчин и зависть женщин. Может быть, эта уверенность заставила бы её улыбнуться, и удовольствие промелькнуло бы в её прекрасных глазах. Но они теперь были потуплены, и молодая девушка не обращала никакого внимания на то, что происходило вокруг неё; её лицо было печально и по временам глубокий вздох вырывался из её груди. Наконец горничные окончили своё дело и упросили молодую госпожу взглянуть на себя в большое зеркало. Людовика посмотрела в толстое стекло, и горькая улыбка показалась на её губах, а в глазах блеснула слеза, точно росинка в нежной чашечке цветка.

В комнату вошёл граф Сосновский. На нём были придворный костюм французского покроя, украшенный орденом Белого Орла, а на голове шляпа с пером.