Под белым орлом

— Плачьте, дитя моё, плачьте! Слёзы — дар Божий, и, кто может подавлять их, тот похищает у самого себя сладчайшее утешение в своей печали. Слёзы и дружеское сердце, пред которым можно излить свои страдания, — лучшие и благороднейшие небесные дары, которых столь многим несчастным не хватает на земле. Вам дано и то, и другое, и благодарите Бога за это. Вы не хотите довериться мне, — продолжала она, в то время как Мария всё ещё тщетно старалась овладеть собою, — так я сама пойду вам навстречу, и скажу вам, что знаю обо всём, что волнует ваше сердце... знаю всё, что знают ваши слёзы.

Мария вздрогнула и устремила свой удивлённый взгляд на графиню.

— Вы знаете? — с дрожью в голосе спросила она, — вы знаете обо всём?.. О, это невозможно!

— Мне всё известно, — продолжала графиня, — всё, и тем не менее я — не волшебница, которая, благодаря своему демоническому искусству, проникает в сердечные тайны людей, — с печальной улыбкой прибавила она. — Я знаю господина Пирша, вашего друга детства... Я знаю его сердечные чувства и причину его болезни, знаю, что он ищет предлога покинуть родину, не имеющую более для него своей прелести.

— Как же это возможно? — спросила Мария, в страхе отступая пред графиней. — Ведь вы же сами говорили, что никогда не бывали здесь...

— Барон Пирш был в Могилёве...

— Совершенно верно, король посылал его туда к императрице Екатерине, — перебила графиню девушка.

— Вот и я также была там, — продолжала графиня. — Случай свёл нас, барон приобрёл доверие ко мне, он познакомил меня со своей тайной, он жаловался на своё горе, и я обещала ему своё содействие.

Влажные от слёз глаза Марии приняли мрачное выражение. Она отступила от графини и спросила:

— Вы обещали ему своё содействие?

— Я говорила ему о своём путешествии в Берлин, — ответила графиня, — и взяла с него слово ждать и не предаваться тому отчаянию, к которому его побудила там одна встреча.

— Встреча? — повторила Мария, затаив дыхание.

— Встреча с одним лицом, которое он видел здесь под другим именем.

— О, Боже мой! — воскликнула Мария, — как должна я страдать, не будучи виновна в том!

— Не будучи виновны? — строго повторила графиня. — Разве вы не оттолкнули от себя благородного и преданного сердца, с самых юных лет принадлежавшего вам, и не последовали за призрачным образом, созданным глупою игрой фантазии? Разве этот молодой человек, с такими надеждами вступивший в жизнь, не гибнет в самом начале жизни, потому что вы, вырвав из его сердца надежды любви, отняли от него и мужество, и силу жизни? Впрочем, он ещё не окончательно погиб, вы ещё можете вернуть ему силу и мужество, вашу вину ещё можно загладить... Но вы не должны колебаться... Послушайте совета, просьбы своего друга, искренне преданного вам! — Графиня подошла к Марии, схватила её руку и искренним тоном закончила: — последуйте моим словам, последуйте им, милая, ради своего друга детства, ради себя самой!

Мария уже не плакала, а только серьёзным и печальным взглядом смотрела на графиню и сказала:

— Если вам всё известно, то вы должны знать и то, что для меня невозможно сделать требуемое вами.

Взор графини воспламенился.

— Вы говорите, как глупое дитя, — воскликнула она. — Безумие света быстро развеется и оставит по себе только горькое разочарование. В сердце же вашего друга детства цветёт любовь к вам. Не отталкивайте её от себя ради призрака, который увлечёт вас в бездну!

— Призрак! — воскликнула Мария. — Моё сердце знает, где кроется безумие и где истина... моя любовь — истина, огромная, святая истина!

Графиня смертельно побледнела. Из её груди вырвалось прерывистое дыхание. С ироническим смехом графиня воскликнула:

— Ваша любовь — истина, говорите вы, глупое дитя? Разве в вашем возрасте, в котором едва ли понимают своё сердце, знают об истинной любви? А если бы я и хотела верить, что ваше чувство — действительность, разве вам известно что-либо относительно его сердца? Человек, находящийся на высоте жизни, не может любить незрелое дитя... он не любит вас, и если он вам и говорил о любви, то был увлечён глупым заблуждением, которое он не имеет права допускать, чтобы не обманывать вашего сердца. Он не любит вас, — продолжала она угрожающе повышенным тоном, — так как принадлежит другой.

Мария содрогнулась. Вторично слышала она это ужасное слово, которое Эрнст фон Пирш бросил ей уже в лицо, и ледяной холод проник вглубь её сердца.

— Это — неправда!

Графиня Браницкая съёжилась, точно змея, которая готовится к прыжку, а потом подошла вплотную к Марии; её взоры подобно острым кинжалам впились в глаза соперницы, когда она заговорила шипящим тоном:

— И вы осмеливаетесь говорить это мне, безрассудное, самонадеянное дитя? Так знайте, что это я сама, лично, не уступлю своего права на него ради сумасбродной прихоти, что это я сама говорю вам: отстранитесь прочь от моей собственности и моего права! Слышите, это я сама! Осмелитесь ли вы вступить со мною в борьбу?

Мария снова побледнела, снова поникла на одно мгновение головой, но, опять выпрямившись, холодно взглянула на графиню и гордо сказала: