Под белым небом. Как человек меняет природу

После беседы Купер предложила мне посмотреть на самих жаб. Для этого мы отправились дальше вглубь AAHL, минуя несколько герметичных дверей и уровней безопасности. Мы все надели защитные костюмы поверх одежды и бахилы на обувь. Купер опрыскала мой диктофон какой-то дезинфицирующей жидкостью. Табличка на двери гласила: «Карантинная зона. Нарушителям грозит штраф». Я решила, что лучше не рассказывать компании The Odin о моих собственных, куда менее безопасных приключениях по редактированию генов.

За дверями было что-то вроде стерильного зверинца, заполненного животными в разных по размеру вольерах. Пахло одновременно больницей и контактным зоопарком. Возле нескольких клеток вокруг пластикового резервуара скакали лишенные яда жабы. Их было около десятка, примерно десяти недель от роду, и каждая длиной 7–8 см.

— Видите, какие они активные, — сказала Купер.

В резервуаре было все, что, по мнению человека, могло понадобиться жабе: искусственные растения, ванна с водой, светильник. Я подумала о доме мистера Жаба, «изобилующем всеми современными удобствами», из сказочной повести Кеннета Грэма «Ветер в ивах». Одна из жаб высунула язык и схватила сверчка.

— Они едят буквально все, — сказал Тизард. — Даже друг друга. Если большая жаба встретит маленькую, обед ей обеспечен.

Если стайку неядовитых жаб выпустить на свободу, вряд ли они продержатся долго. Кого-то съедят узкорылые крокодилы, ящерицы или гадюкообразные змеи, а остальные затеряются среди сотен миллионов ядовитых жаб, которые уже снуют повсюду.

Но Тизард задумал для них карьеру в сфере образования. Исследования, проведенные на сумчатых куницах, показывают, что зверьков можно научить держаться подальше от жаб. Если кормить их жабьими «сосисками», сдобренными рвотным средством, то они будут ассоциировать жаб с тошнотой и начнут их избегать[143]. Лишенные яда жабы, по словам Тизарда, могли бы стать еще лучшим инструментом обучения: «Если хищник их съест, то заболеет, но не умрет, и тогда он решит: „В жизни больше жабу не съем“».

Но чтобы таких жаб можно было использовать для обучения куниц — или для любой другой цели, — нужно получить целый ряд государственных лицензий. Когда я приехала, Купер и Тизард еще не приступили к оформлению документов, но уже прикидывали, какими бы еще генами заняться. Купер подумала, что, возможно, удастся изменить гены, которые отвечают за гелевую оболочку икры, и сделать так, чтобы яйца было невозможно оплодотворить.

— Когда она описала мне эту идею, я был в восторге! — сказал Тизард. — Если получится снизить их плодовитость — это просто находка.

(Самка жабы-аги за один раз откладывает до 30 000 икринок.)

В паре метров от неядовитых жаб в отдельном террариуме сидели Спот и Блонди. Их жилище было куда лучше обустроено, возле стены даже красовалась картинка с тропическим пейзажем, видимо чтобы жабы могли им наслаждаться. Спот и Блонди почти исполнился год, они стали полностью взрослыми, с толстыми складками плоти вокруг живота, как у борцов сумо. Спот — в основном коричневого цвета, разве что одна нога желтоватая; Блонди — более пестрый, с белесыми задними ногами и светлыми пятнами на передних конечностях и груди. Купер надела перчатки и вытащила из резервуара Блонди, называя его «красавцем». Красавец тут же на нее помочился. Казалось, он злорадно ухмыляется, хотя я, конечно, понимала, что это не так. Впрочем, подобную морду, мне кажется, мог полюбить только генный инженер.

Согласно принятому в генетике постулату, который дети учат в школе, наследование признаков — это своего рода игра в кости. Допустим, человек (или жаба) получил одну версию гена — назовем ее A — от матери и конкурирующую версию этого же гена — А1 — от отца. Тогда у любого его ребенка будут равные шансы унаследовать А или А1 и так далее. С каждым новым поколением А и А1 будут передаваться по наследству по законам теории вероятностей.

Как и многое другое в школьной программе, этот рассказ верен лишь отчасти. Есть гены, которые играют по правилам, и есть хулиганы, которые отказываются так поступать. Эти правонарушители стараются всеми правдами и неправдами увеличить свои шансы на выживание. Одни вмешиваются в репликацию генов-конкурентов[144]; другие делают дополнительные копии самих себя, чтобы повысить вероятность передачи себя любимых; третьи манипулируют процессом мейоза, в результате которого образуются яйцеклетки и сперматозоиды. Говорят, что у таких генов есть «драйв». Даже если они не дают никаких адаптивных преимуществ — и даже если ухудшают приспособленность, — они передаются более чем в половине случаев, а некоторые, особенно коварные гены — более чем в 90 % случаев[145]. Генный драйв обнаружен у многих существ, в том числе у комаров, жуков-чернотелок и леммингов[146], и считается, что его можно обнаружить еще у очень многих видов, если кто-нибудь задастся такой целью. (Также верно, что наиболее успешные гены с «драйвом» трудно обнаружить, потому что они довели своих конкурентов до полного исчезновения.)