Под Андреевским флагом. Русские офицеры на службе Отечеству

Входе плавания «холуи» (по выражению Старка) из великокняжеской свиты по различным поводам портили нервы командования и офицеров корабля. Например, началась «война поваров», в ходе которой кулинар Его императорского высочества отказался ладить с офицерским коком и стал чинить ему препятствия. В итоге «контрольные державы» предложили следующие условия: «наш повар[211] делает ежедневные завтраки и обеды, а великокняжеский — ужин в десять часов и все приемы, и в этом случае наш ему помогает».

Спустя всего 20 дней после появления Бориса Владимировича на борту старший офицер «Авроры» делает в дневнике следующую запись:

«30 октября. Великий князь устраивал завтрак для местного губернатора[212]. Завтрак был неважный, все потому, что вся организация шла от свиты. Мы все мечтаем о моменте, когда Великий князь от нас уедет, и мы вздохнем свободно».

А вот что писал в своих воспоминаниях вахтенный начальник «Авроры» Владимир Александрович Белли:

«Если Великий князь держал себя в общем очень хорошо, то нельзя сказать того же про его свиту.

Мы, судовые офицеры, были в их глазах чем–то вроде поездной бригады».

Но почему же глава названа «Обитаемый остров?»

Эти слова братьев Стругацких легко можно отнести к кораблю. Причем — в буквальном смысле. Ведь он со всех сторон окружен водой, а его обитатели должны пользоваться тем, что им дали создатели — корабельные инженеры, а также прогресс техники.

Новичок, впервые попавший на корабль, обычно испытывает замешательство — неясно, что делать и куда бежать. Недаром же Вольтер говорил, что из всех творений человеческих более всего его поразили два — театр и… линейный корабль!

А ведь моряку надо не просто существовать в этом металлическом или деревянном сооружении, но и выполнять определенную работу. Интересно послушать в этой связи мнение великого писателя Ивана Александровича Гончарова, несколько лет осваивавшего внутреннюю жизнь парусного фрегата «Паллада»:

«Я с первого шага на корабль стал осматриваться. И теперь еще, при конце плавания, я помню то тяжелое впечатление, от которого сжалось сердце, когда я в первый раз вглядывался в принадлежности судна, заглянул в трюм, в темные закоулки, как мышиные норки, куда едва доходит бледный луч света чрез толстое, в ладонь, стекло. С первого раза невыгодно действует на воображение все, что потом привычному глазу кажется удобством: недостаток света, простора, люки, куда люди как будто проваливаются, пригвожденные к стенам комоды и диваны, привязанные к полу столы и стулья, тяжелые орудия, ядра и картечи, правильными кучами на кранцах, как на подносах, расставленные у орудий; груды снастей, висящих, лежащих, двигающихся и неподвижных, койки вместо постелей, отсутствие всего лишнего; порядок и стройность вместо красивого беспорядка и некрасивой распущенности, как в людях, так и в убранстве этого плавучего жилища. Робко ходит в первый раз человек на корабле: каюта ему кажется гробом, а между тем едва ли он безопаснее в многолюдном городе, на шумной улице, чем на крепком парусном судне, в океане. Но к этой истине я пришел нескоро».

Обитаемость напрямую зависела от типа и возраста корабля. Чем больше и новее было судно, тем больше на нем было предусмотрено устройств, облегчавших жизнь экипажа. Например, к началу XX в.