Под алыми небесами

Лицо генерала посуровело. Он вошел в здание, Пино с саквояжем, который с утра стал только тяжелее, – следом за ним. Старуха сидела все на том же месте, она подмигнула им из-за своих толстых стекол. Лейерс даже не взглянул на нее, поднялся по лестнице к квартире Долли и постучал.

Анна открыла дверь, и при виде нее сердце Пино слегка оттаяло.

– Долли ждет вас с обедом, генерал, – сказала Анна, когда Лейерс проходил мимо.

Несмотря на все случившееся в этот день, встреча с Анной была для Пино таким же ослепительным событием, как и два прошлых раза. Боль, которую он испытал, видя смерть синьора Белтрамини и потеряв друга, никуда не ушла, но он чувствовал, что, если расскажет об этом Анне, она каким-нибудь образом утешит его.

– Вы заходите, форарбайтер? – нетерпеливо спросила Анна. – Или так и будете глазеть на меня?

Пино вздрогнул, вошел и сказал:

– Я не глазел.

– Конечно глазели.

– Нет, я был далеко. Мысленно.

Она ничего не сказала и закрыла дверь.

В другом конце коридора показалась Долли. На любовнице генерала были туфли на каблуках-гвоздиках, черные шелковые чулки, черная юбка в обтяжку и блузка жемчужного цвета с короткими рукавами. Волосы, казалось, были только что уложены.

– Генерал говорит, вы видели, как случился взрыв? – спросила Долли, закуривая.

Пино кивнул и поставил саквояж на скамейку, чувствуя, что и внимание Анны обращено теперь к нему.

– И сколько убито? – спросила Долли, затягиваясь.

– Много немцев и… и несколько миланцев, – ответил он.

– Наверное, это было ужасно, – сказала Долли.

Появился генерал Лейерс. На сей раз без галстука. Он сказал что-то по-немецки Долли, она кивнула и посмотрела на Анну:

– Генерал хочет есть.

– Да, конечно, – сказала Анна, снова стрельнула глазами в Пино, быстрым шагом двинулась по коридору и исчезла.

Лейерс подошел к Пино, внимательно посмотрел на него, потом взял саквояж.

– Жду вас равно в семь ноль-ноль.

– Oui, mon général, – сказала он, не двигаясь с места.

– Вы свободны, форарбайтер.

Пино хотелось задержаться немного, в надежде увидеть Анну, но он вскинул руку в приветствии и вышел.

Он поехал в гараж, пытаясь мысленно прокрутить перед глазами прошедший день, но все время возвращался к сцене смерти синьора Белтрамини, вспоминал отчаяние и гнев Карлетто и тот взгляд, которым посмотрела на него Анна, прежде чем выйти из коридора.

Потом он вспомнил встречу с Муссолини и его любовницей, а когда, отдав ночному часовому ключи от «даймлера», шел домой в Сан-Бабилу, ему казалось, что он все это выдумал. Вечерний августовский воздух, насыщенный кухонными ароматами, окутывал его теплом. За вынесенными на улицы столиками кафе сидели немецкие офицеры, многие были пьяны.

Пино добрался до магазина дяди и постучал в заднюю дверь, ведущую в мастерскую. Когда его дядюшка открыл дверь, Пино захлестнули эмоции.

– Ну, – спросил дядя Альберт, когда Пино вошел, – как прошел день?

Скорбь сковала сердце Пино.

– Даже не знаю, с чего начать, – воскликнул он, всхлипнув.

– Да что случилось, скажи уже бога ради?

– Дайте мне поесть. Я с утра ничего не ел.

– Конечно. У Греты есть ризотто с шафраном. Поешь и расскажешь нам все с самого начала.

Пино отер слезы. Ему не нравилось, что он расплакался в присутствии дяди, но эмоции взяли верх над ним и прорвались, как вода при разрыве трубы. Он молча съел две порции своего любимого ризотто, а потом рассказал обо всем, что случилось с ним в течение дня, проведенного с генералом Лейерсом.

Их потряс его рассказ о рабах в туннеле, хотя дядя Альберт и сказал, что они получали сведения о переводе немцами военных производств под землю.

– Ты и вправду был в доме Муссолини? – спросила тетя Грета.

– На его вилле, – сказал Пино. – Там были он и Кларетта Петаччи.

– Не может быть.

– Может, – ответил Пино и рассказал, что ему стало известно о забастовках, которые Муссолини собирался пресечь в обмен на разговор с Кессельрингом и телефонный звонок от Гитлера.

Потом он рассказал о худшем из случившегося в этот день. О том, что синьор Белтрамини умер, считая Пино предателем, что лучший друг Пино больше не хочет его видеть, потому что он нацист, а это позор.

– Это неправда, – сказал дядя Альберт, поднимая голову от блокнота, в котором он делал записи. – Ты настоящий герой – столько добыл полезной информации. Я передам ее Баке, а он передаст твои сведения союзникам.

– Но я не могу сказать Карлетто, – проговорил Пино. – И его отец…

– Извини, Пино, но я скажу тебе откровенно: мне это совершенно все равно. Твое нынешнее положение слишком ценно и слишком уязвимо, чтобы идти на такой риск – посвящать кого-то еще в твои истинные занятия. Пока тебе придется проглотить все обиды и верить, что твоя дружба вернется, когда ты обо всем сможешь рассказать. Это очень серьезно, Пино. Ты тайный агент в тылу врага. Игнорируй все оскорбления, которые достанутся тебе, и оставайся как можно дольше и как можно ближе к Лейерсу.

Пино кивнул, но без особого энтузиазма.

– Значит, вы считаете, то, что я рассказал, важно?

Дядя Альберт фыркнул: