Под алыми небесами

Пино знал, что лучше не трогать генерала, когда он пребывает в таком состоянии, а потому закрыл рот, думая о том, что сейчас сказал Лейерс. И тут он понял, чем они занимались все последнее время.

Генералу Лейерсу поручили обеспечить маршрут отступления войск. Немцам требовался путь для отхода. Железные дороги были взорваны, а потому перевал Бреннер оставался единственным надежным путем к отступлению. Остальные вели в Швейцарию, но швейцарцы несколько дней назад отказались пропускать немецкие поезда или конвои через свою границу.

«Так что в настоящий момент, – с радостью подумал Пино, – нацисты оказались в ловушке».

2

Тем вечером Пино написал послание для Баки – сообщал об огромной снежной преграде между Италией и Австрией. Он советовал партизанам и союзникам предпринять бомбежку склонов, чтобы вызвать новые сходы лавин.

Пять дней спусти они с Лейерсом вернулись на перевал. Пино в глубине души порадовался, когда генерал пришел в неистовство, узнав, что союзники бомбежками вызвали новые лавины, которые полностью завалили перевал снегом.

С каждым часом Лейерс становился все более эксцентричным, то он был разговорчив, то погружался в молчание. В конце марта генерал шесть дней провел в Швейцарии, и Пино, который понять не мог, почему генерал не отвезет Долли в Лугано или даже в Женеву, имел возможность без ограничений встречаться с Анной.

Но надолго на мыслях о генерале и его делах он не задерживался. Пино был влюблен, и любовь, как это нередко случается, исказила его восприятие времени. Каждое мгновение с Анной казалось захватывающим и коротким, а когда они расставались, он испытывал бесконечное томление.

Закончился март 1945 года, начался апрель, и словно кто-то переключил рукоять какого-то космического рубильника. Холодная снежная погода, терзавшая Северную Италию и замедлявшая продвижение союзников, сменилась более теплой, снега начали таять. Пино чуть не каждый день возил генерала Лейерса на перевал Бреннер. На дороге теперь работали рыхлители, а самосвалы увозили снег и камни, сошедшие с лавинами. Солнце грело серых людей, работавших рядом с механическими лопатами, их ослепляла яркая белизна снега. Их спины и руки напрягались под тяжестью талого снега и льда, их воля была сломлена годами рабства.

Пино хотелось утешить их, сказать, чтобы они не отчаивались, что война почти закончилась. Теперь уже остались недели, даже не месяцы. Продержитесь. Выживите.

3

8 апреля 1945 года, уже после наступления темноты, Пино и генерал Лейерс добрались до деревни Молинелла к северо-востоку от Болоньи.

Лейерс взял спальный мешок на лагерной стоянке вермахта, а Пино спал урывками на переднем сиденье «фиата». К рассвету они уже поднялись повыше, по дороге к западу от деревни Арджента, откуда открывался вид на затопленную долину по обе стороны от реки Сенио, которая впадала в озеро Комаккьо. Озеро не позволяло союзникам обойти укрепления Лейерса на северном берегу реки.

Танковые ловушки. Минные поля. Окопы. Огневые точки. Даже с расстояния в несколько километров Пино отчетливо видел их. За ними, по другую сторону реки, на территории союзников, не было заметно никакого движения, один лишь странного вида грузовик ехал то ли в сторону Римини и Адриатического моря, то ли в противоположном направлении.

В течение многих часов с этого холма в тот день не доносилось никаких звуков, кроме щебета весенних птиц и стрекота насекомых, а теплый ветерок приносил запах вспаханных полей. И Пино вдруг понял, что земля не знает войны, природе безразлично, какие жестокости творят друг с другом люди. Ее не волновали ни люди, ни их потребность убивать и завоевывать.

После прохладного рассвета потеплело. Около полудня до Пино донеслись отдаленные глухие удары, взрывы с акватории близ Римини, а вскоре он увидел поднимающийся далеко в море дым. Он не мог понять, что произошло.

Генерал Лейерс словно услышал его.

– Они бомбят наши корабли, – сказал он как ни в чем не бывало. – Они пытаются нас задушить. Но здесь они попытаются свести счеты лично со мной.

Проходили часы, и вскоре стало жарко, как летом, хотя и не так сухо. Пекла не было, вся влага, выпавшая за зиму, теперь поднималась от земли, сгущая и утяжеляя воздух. Пино сидел в тени машины, а Лейерс нес свою вахту.

– Что вы будете делать после войны, форарбайтер? – спросил вдруг Лейерс.

– Moi, mon général? – сказал Пино. – Не знаю. Может быть, вернусь в школу. Может быть, стану работать у моих родителей. А вы?

Генерал Лейерс опустил бинокль:

– Так далеко я еще не вижу.

– А Долли?

Лейерс наклонил голову, словно прикидывая, устроить ли Пино взбучку за дерзость, но в конце концов сказал:

– Когда откроется Бреннер, я о ней позабочусь.

С юга раздался тяжелый воющий звук. Лейерс запрокинул голову и уставился в небо.

– Начинается, – сказал он.