Под адским солнцем Рая

Ее движение я не сумел уловить — оно было столь резким, столь молниеносным, что я даже не успел понять, что происходит. Ее пистолет замер под моим подбородком. Я чувствовал холод металла на своей коже. Она облизнулась снова. Я водил взглядом за ее языком, чувствуя, как чувство опасности уже даже не вопило — оно пронзительно замерло, до предела натянув нервные связки, мгновенно мобилизовав все ресурсы организма. Слишком знакомое чувство. Так бывало всегда, когда я оказывался на волосок от смерти.

Ее лицо было слишком близко. Она чуть подалась вперед, накрыла мои губы своими, ее язык требовательно сунулся мне в рот. Я ответил, неуверенно, словно за соломинку, хватаясь за возможность пожить хотябы до окончания этого поцелуя. Я с ослепительной четкостью понимал, что она с каждой секундой теряет над собой контроль. Чувствовал, как ее палец дрожит на курке.

Девушка судорожно вздохнула, отодвинулась, сглотнула, явно с трудом беря себя в руки. Глаза у нее были совершенно бешеные, но в них медленно появлялось осмысленное выражение. Двурукая дрожащими руками убрала пистолет, и отошла. Я почувствовал, что паралич прошел, и можно шевелиться. Но не пошевелился. Ребекка, покачиваясь словно пьяная, пошла по направлению к столу. Но сделав шаг, остановилась. Наступила ногой на мой пистолет, валяющийся на полу. Бросила на меня оценивающий, вопросительный взгляд.

Я понял его. Безо всяких слов:

— Нет, — разлепить губы было невероятно сложно. — Я не хотел… Я бы никогда не смог выстрелить в тебя.

Она улыбнулась, где-то у глубине души зная, что часть про «не хотел» — ложь. Зато про «не смог» — правда. Не хватило бы смелости. Толкнула пистолет ногой в мою сторону. Я не пошевелился. Продолжал сидеть, не в силах заставить себя подняться.

Реви подняла опрокинутый мною стул, села, взяла рюмку, наполнила ее, выпила. Руки ее дрожали. Лицо раскраснелось.

— Мд-а-а-а, — протянула Эда, переводя свой взгляд с Двурукой на меня. — Никогда не думала, что увижу такое… Да ты сама по уши влюбилась, подруга!

Нифига! — хотелось крикнуть мне. — Это не любовь! Даже близко нет! Это ужас травоядной жертвы с одной стороны и радость хищника от охоты — с другой!

Но я не крикнул. Реви сидела, уставившись в пространство, и не обращая внимания на подругу.

В парадную дверь вдруг стали стучать. Сильно. Громко.

— Помогите! — раздалось со стороны улицы. — Помогите, пожалуйста!

Эда раздраженно дернула плечом, наполнила свою рюмку. Реви продолжала сидеть, глядя в пространство. Я сидел на полу.

— Пожалуйста! — разорялись с той стороны двери. — Помогите! Кто-нибудь!

Я вздрогнул, заставил себя подняться. Только сейчас я понял, что голос был девичьим. Не помочь было бы… неправильно. Эда поморщилась, догнала меня, когда я прошел уже половину пути к двери. Через пару секунд Реви присоединилась к нам.

Эда недовольно и раздраженно вздохнув, стала открывать дверь.

Интерлюдия 1 Реви

С самого начала с этим парнем было что-то не так. С самой первой встречи.

Она никогда бы не призналась, что он заинтересовал ее еще тогда. Еще до того, как Реви его увидела, до того, как он вступил на борт «Лагуны», этот русский был ей интересен. Она не могла объяснить то, что ощутила в тот момент, просто что-то глубинное, древнее, мощное заставило ее выйти из трюма, чтобы поглядеть на их очередного пассажира. Конечно, она замаскировала свой интерес за маской ленивого равнодушия, но впоследствии несколько многозначительных взглядов от команды все-таки словила.

Тем более, что реакция их нового знакомого на Двурукую была сильной: он явно избегал ее общества, не отвечал на ее попытки начать разговор, и вообще, казалось, в присутствии Реви немел, стараясь сделаться как можно более незаметным. Такая реакция… будоражила.

Поймите правильно, Двурукую и раньше боялись — особенно когда она со своей безумной улыбкой направляла на кого-то пистолет. Но даже тот страх — страх перед лицом смерти, которая глядела на жертв Ребекки из дула ее «Cutlass»-а — тот страх был иным. Понятным. Горько-кислым, с запахом пота и мочи.

То чувство, которое Двурукая читала на лице Артура, в его движениях и словах, во всем его естестве, стоило ей оказаться рядом — страхом не было. Это было нечто другое: мощное, тягучее, прихватывающее грудь тугой лентой, сжимающее ребра в сладкой истоме, с запахом мускуса и раскаленного песка. Причем Реви впитывала это чувство с такой силой, что у нее дрожали колени, ладони влажнели, а кровь билась в висках, словно девушка находилась в самой горячке ожесточенного боя. Подобрать определение тому, что она ощущает, Двурукая не могла, ибо никогда еще не испытывала ничего подобного.

Тем не менее, то, что Артур с первого взгляда стал для нее совершенно особенным, девушка отлично осознавала. И очень боялась, что видит этого парня в последний раз. Хоть и не призналась бы в этом. Никому. Даже себе. Особенно себе.