Почувствуйте разницу

И они пошли в нашу комнату и стали снимать напряжение, а я пошел спать в комнату к осветителям.

И, засыпая, я опять думал, сколько же всего этих сумасшедших людей на свете? Вот еще один объявился — длинный с бородкой и с очками, который свалился откуда-то и теперь еще может ударить Марка ножом в спину, что очень досадно. Да еще этот, как его… Худсовет! Худсовет — он, должно быть, еще более сумасшедший, чем они все, раз они его так боятся. Страшный, как какой-нибудь сторожевой пес, с которым лучше не связываться…

На следующий день бородатого человека уже не было — видно, сняв напряжение, он уехал, а все остальные остались. И с каждым днем теперь они становились все более нервными. Марина моя вообще мне каждую ночь истерики закатывала, что она угробила картину, что ее саму Марк угробил, а главное, Коля угробил, потому что специально снимает, чтоб она плохо выглядела… А выглядела она впрямь не очень — совсем худая сделалась и бледная… И Марк сделался бледный и уже подолгу орать не мог — только вскрикивал и тут же смолкал, безнадежно качая лохматой головой. И выходных они себе уже больше не устраивали, потому что ихний бархатный батька сказал, что они и так срывают все сроки и что из-за них вся студия под угрозой. И при этих его словах Марк ужасно съеживался. Так что выходных у них не было больше, только один раз съемки встали на два дня, потому что Олег очередной раз пообедал в нашем городском ресторане, а когда он через два дня поднялся с постели, у него был такой вид, что подлая Надя плакала.

Я, натурально, не плакал, но подумал: ну зачем? Зачем он приехал в этот город и не кушает дома? Вот ведь у нас все нормальные люди едят дома. И полковник дома ест. А может, и правда, у них ни у кого дома нету ни у Олега, ни у Марка, ни у Марины? И у всех остальных?

Но скоро настал день, когда я все понял.

Я все же пробрался в зал, где Марк и Коля сидели, чтоб смотреть материал. Видно, они уже были все утомлены, бдительность притупилась, и они не заметили, как я прошмыгнул в зал, пробежал под креслами в первых рядах и там залег под креслом. И вот погас свет, и вспыхнул этот белый экран. И я понял.

Я понял, зачем Олег отравился в нашем городском ресторане. Я понял, зачем моя Марина сделалась тощая и бледная. Я понял, зачем все эти люди каждый день орут друг на друга, бегают, суетятся, грузят свои ящики и коробки в автобусы, едут на лужайку, вынимают из автобусов свои коробки и ящики, раскладывают, сколачивают, подключают и зажигают, окуривают все вокруг дымом, ждут какого-то облака, потом ждут, чтоб оно поскорей ушло, замирают в абсолютной тишине, смотрят во все глаза на мою Марину и на седого Олега, которые по десять раз повторяют одно и то же перед этой самой черной штукой под названием "камера", и зачем Марк, который орет, что у него больное сердце, делает все, чтоб у него это сердце вообще лопнуло, и почему все эти люди, эти странные мужчины и женщины, которые питаются сигаретами и ходят в неглаженой одежде, вызывают зависть у жителей нашего города, хотя они-то сами живут в своих домах, где стоят холодильники с хорошими вкусными вещами, а не ходят в наш городской ресторан, запаха которого пугается даже такой тип, как Рыжий… Я понял, почему эти люди, постоянно жалующиеся, что в любом другом месте они имели бы куда больше, жили бы куда спокойнее, — почему они не отправляются в эти другие места.

Я понял все. Это когда погас в зале нашего городского кинотеатра свет, а экран вспыхнул.

И из-под кресла первого ряда я увидал вдруг прекрасную зеленую лужайку, и я узнал ту лужайку, где я много раз был, только она была во много раз прекраснее и зеленее, чем на самом деле, и на этой прекрасной лужайке появилась в длинном платье с кружевным зонтиком какая-то невозможной красоты женщина — и это была моя Марина, и это была не та сумасшедшая артисточка, которая будила меня по ночам, курила, ревела, бормотала, что она бездарь, и снова ревела и курила, а это была ослепительная Марина с такими глазами, каких не бывает даже у сиамских кошек… А потом навстречу Марине показался человек в белом костюме — и это был Олег, но не тот злой Олег, который орал на Марка и обещал уехать, потому что его предали, и не тот, который после нашего ресторана ходил по стеночке, держась за живот, и не тот, который как-то лез целоваться к моей артисточке в моем присутствии… Это был невероятный красавец, мужественный и благородный, как тигр, и тут он тоже поцеловал Марину, но я понял, что это был другой поцелуй, и даже зажмурился от восхищения… Не знаю, сколько времени длилось все это. Я съежился под креслом первого ряда и глядел и чувствовал, что из глаз моих закапали слезы… Да, я сидел и тихо рыдал. Я рыдал, ибо я понял теперь, для чего ведут они свою жизнь. Для того, чтоб сделать эту самую жизнь на куске белой материи во много раз красивее, чем она есть на самом деле…

Когда зажегся свет в зале, Марк и Коля стали ругаться, но впервые я не слышал — о чем.