Почувствуйте разницу

- А ты поизящней, - бормочу я, отводя глаза от пустых бутылок, занимающих полкухни. - И вообще, дай спокойно поработать.

- "Поработать", - с невыразимым презрением произносит она.

Хлопает входная дверь. Я остаюсь один.

Сажусь за письменный стол. Чистый лист бумаги, вставленный в машинку, - мучительное зрелище. Говорят - сюжет. А что сюжет, когда его потом надо на бумагу... С бутылками, кстати, надо что-то делать. Но вот так взять и сбить человеку рабочее настроение? Да, со всем этим надо что-то делать...

Я долго смотрю на машинку. Потом решаюсь, кладу пальцы на клавиши и...

Звонок...

Открываю.

Яйцеподобная лысая башка на длинной нечистой шее, в круглых очках поблескивают пьяные глазки, рот растягивает сладчайшая улыбка - все это вырастает из невозможного цвета и помятости пиджака, под которым расхристанная рубашка с болтающейся пуговкой, - все это размахивает руками, сопит, кланяется, словом, выражает мне нежнейшие чувства любви и преданности.

Сосед в субботнее утро.

- Ми-шень-ка! - Соседа качает ко мне, и известный запах объясняет его радужное настроение. - Мишенька! Вы благороднейший человек!..

Так, ясно. Раз "благороднейший" - значит, три рубля. Если "надо бы выручить", то рваненький. А "благороднейший" - нет, не меньше трешки. Откуда это у него? Нет, что я благороднейший, это как раз понятно - не отказываю, а вот откуда у него этот слог? Прямо какой-то чеховский приказчик, ей-богу.

- А супруга дома? - Сосед проникает с лестничной площадки в коридор. - Ирочка - благороднейшая женщина! - Тут он показывает мне три узловатых пальца и подмигивает. - Не извольте беспокоиться! В среду ав-вансик, все возверну в лучшем - ик! - виде...

Лысое яйцо на вертлявой шее озирается по сторонам.

- Супруги-то нету?.. Ай-ай-ай, Мишенька, ай, шалун! Ха-ха-ха!.. А моя-то стерва... - Тут изыски ему изменяют, тут он прост, как семейная доля. - Стерва-то моя, Мишенька, - он плаксиво кривит губы, - она ж меня била!.. Била же!..

Впрочем, тут же опять источает радостную улыбку, и, пока я достаю трешку, он уже просочился на кухню.

- Ай, по-соседски! - Он кошачьим движением хватает зелененькую. - Ай как славно-то! Не извольте беспокоиться!..

Я заверяю, что не изволю, и уже собираюсь выпроводить, но тут взгляд его падает на пустые бутылки. Сосед смолкает и сопит, слегка покачиваясь. Горный орел завис над добычей.

- Бутылочки, - нежно произносит он. - Ай-ай-ай!.. Все пишете, Мишенька, все пишете... Благороднейшее... И молочные тоже!.. А вот сейчас... Как сосед - соседу... В знак уважения... Сейчас ты мне рюкзачок!..

От возбуждения он даже пританцовывает. Я несу рюкзак, очень в душе довольный. (Сосед - влиятельный человек в торговом центре, где выступает то дворником, то подсобником, то кем-то еще. Так что неудобства я не испытываю. К тому же я предвкушаю ее реакцию, когда она увидит, что бутылок нет. И свое холодное достоинство: "В угоду твоим прихотям я должен жертвовать работой, в то время как ты..." И т. д.)

Сосед, сидя на корточках, причмокивая, сопя, приговаривая, запихивает бутылки в рюкзак и еще в две сетки - я действительно поднакопил... Лысое яйцо покрывается капельками пота. Навьючив на себя рюкзак, взяв в руки сетки, он какой-то извивающейся, неверной походкой движется к выходу.

- Не извольте беспокоиться, - заверяет он меня еще раз.

Я опять даю ответные заверения, хотя неясное сомнение закрадывается мне в душу.

- Сейчас мы Генке... Натюрлих... Безо всякой очереди. - Голубой глаз подмигивает. - По-соседски...

Он с трудом переступает через порог, выходит на лестницу. Бутылки нестройно звякают.

- А уж за уважение-то рублик, это уж конечно, - бормочет он, подходя к ступенькам. - Это уж как вы благороднейший...

Я закрываю дверь. В сущности, славный мужик. Ну, позволяет себе, но ведь никогда никакого хамства. Откуда у нас вообще это право - сверху вниз? Что я о нем знаю? А сам-то, ты-то кто такой со своим снобизмом?..

С вялым самобичеванием нравственного порядка иду к письменному столу. Сажусь. Подношу пальцы к клавишам.

Грохот горного обвала раздается на лестнице. Невообразимый грохот и звон. Холодея, вскакиваю и выбегаю на лестницу.

Лестничным маршем ниже, среди неимоверной груды битого стекла, сидит горный орел, очумело вращая головой. Низвергнутый демон Врубеля - но живой. В руке он держит единственную уцелевшую баночку из-под майонеза. Увидев меня, демон, звеня осколками, поднимается и глядит с большим недоумением.

- По-соседски, - произносит он неуверенно, топчась на битом стекле. Но тут же приободряется. - Сейчас, Генке без очереди... Генка - благороднейший человек...

Он делает попытку продолжить спуск по лестнице. Я догоняю его, отбираю сетки и рюкзак, в котором не осталось ни одной целой посудины, собираю в кучу стекло, в три приема выношу на помойку.

...Когда она приходит домой, я сижу за письменным столом.

- Неужели?! - Ирония, удивление и торжество звучат в ее голосе. - И не переломился?

- Не переломился, - честно говорю я.

- А как же очередь?

- Я без очереди, - сухо отвечаю я. - Сосед помог.