Почти живые

— Справок, что были в плену, пока не дают! — весело добавил Олег. — Да и какая разница, где перекантоваться: там или здесь? Война несправедливая, вы сами, журналисты, об этом пишете. Вы ведь из газеты, верно? Не-е, с телевидения — камера у вас.

Паша поправил свой грязный бушлат, вытер рукавом черный лоб, решительно попросил:

— Снимите нас. Пусть родичи увидят!

Они стали по стойке «смирно», выпятили животы и помахали руками в объектив.

Потом мы сели на уцелевшую скамейку возле уцелевшей стены, я достал оставшиеся сигареты, и мы все впятером закурили. Справа от нас шла стрельба; там, на окраине села, закрепились наши бойцы и теперь держали оборону. В небе что-то глухо разорвалось, будто прозвучал недалекий гром — и в облаках повисла гирлянда из семи огней, потом мы различили гул улетающего самолета. Пощипывал мороз, что-то накатило, вспомнилось, мимолетно, от Рождества, от Нового года, бесшабашного прошлого, со снежками и шампанским… Огни медленно плыли на парашютах, заливая поле битвы серым безжизненным светом. Ветер относил это созвездие, тени удлинялись и медленно затухали.

— Домой бы сейчас, — не сказал — простонал Паша.

Олег безнадежно вздохнул.

— Первый месяц к нам вообще как к скотам относились, — прорвало вдруг Пашу. — Без пинка или тычки ни одного дня не проходило. Держали в подвале, потом в яме, кричали, что русские солдаты — трусы, они воюют против женщин и детей… Несколько раз обещали расстрелять как военных преступников.

— А я им сказал один раз, что у них весь народ бандитский, — вспомнил Олег. — Так они меня целый час ногами кантовали, пока я не признал свою ошибку и не извинился перед великим народом… Вот такие дела…

— Потом самые злобные куда-то исчезли, может, удрали или их наши поубивали… — добавил Паша, судорожно высасывая последние капли никотина из сигареты. — А сейчас вроде как свои уже стали. Привыкли к нам.

Я не удержался от вопроса:

— Что — и ни разу о побеге не думали?

— Когда мы хотели убежать — нас тогда сильно охраняли. Потом уже привыкли, слышали, что пленных обменивают…

— Ну а сейчас чего ждете? Вон она, свобода, — триста метров прямо, — баранье долготерпение ребят вывело меня из себя. — Хотите — прямо сейчас выведу вас? А то сидите — сопли распустили…

— Такой крутой — да? — презрительно ухмыльнулся Олег. — Ты журналист, тебе чо, житуха не дорога? Свобода, ха! На кой черт мне такая свобода с дырой во лбу? Подождем со всеми заложничками, пусть нас освободят. Вон сколько федералов нагнали… Нам теперь некуда торопиться.

Тут и Паша поддержал:

— Ты, мужик, видно, человек неопытный, гражданский, войны толком не видел, а хочешь учить нас…

— Я бывший офицер спецназа, — решил я внести ясность. — И отвечаю за каждое свое слово.

— В таком случае я — космонавт номер один, а Паша — номер два, — продолжал ухмыляться Олег. Вероятно, он считал, что косая сажень в его плечах позволит ему раскатать меня по стене, возле которой мы прятались от выстрелов. Он даже потрепал меня по плечу.

Отлупить наших военнопленных в тылу врага — это было бы слишком экстравагантным поступком. На их счастье, из темноты вынырнул Шамиль. Вероятно, он слышал последние слова и пытался понять суть нашего разговора, но как истый восточный человек сделал вид, что ничего не слышал. Иначе зачем тогда нужно подслушивание?

— Это что за посиделки? — спросил он грубо. Над нами как раз вновь зависло «созвездие», сброшенное с самолета. Я увидел вблизи глаза Раззаева, злые, скорее даже зловещие, и еще — фатальную неизбежность в их черной глубокой бездне. «Он скоро умрет, и умрет нехорошо», — отчетливо и ясно, будто стал ясновидящим, понял я.

— Вы почему бездельничаете? Почему не на окопах? Все пошли за мной!

Не задавая вопросов, все потянулись за ним. Позади нас неслышной походкой вышагивал пакистанец Алихан. Он конвоировал нас…

Смерть ходила и рыскала над нами. И вовсе не количество мин, пуль, снарядов были эквивалентны ее дьявольской силе. Смерть накапливала свою энергию, выбирая вместе с Судьбой нужных ей людей, кому-то уже сыграв предупредительные «звоночки», а кого-то, возможно из-за нехватки времени, и без этого внеся в похоронные скрижали.

Смерть была вечной противоположностью времени. Время не сжималось, не растягивалось, оно шло своим чередом. А в полутора километрах или в трех, где расположился командный пункт, принималось решение о судьбе блокированного села. Полевой командир Салман Радуев, зажатый в угол, тоже просчитывал варианты и тоже надеялся повлиять на Судьбу, которая давно уже определила жертвы — великую дань Смерти. И случилось это раньше, намного раньше сегодняшнего дня. Но даже тем, кто назвал себя смертниками, отдавшись воле Аллаха, хотелось, чтобы время не исчезало в Смерти…

Возбужденный Шамиль рыскал среди обломков, его заместители клацали зубами и затворами, пытались загнать ошалевших заложников под полуразваленные стены дома, где их можно было подвергнуть или счету, или наказанию.