Почти живые

Она приподнимает голову, чтобы рассмотреть его получше, впитать в себя любимые черты, и тут краем глаза замечает на тумбочке букет гвоздик. Цветы свежие, они появились здесь недавно. Сергей тоже поворачивает голову, смотрит на гвоздики.

— Твои проделки? — спрашивает он, убежденный, что гвоздики принесла Ольга. — Я после обеда задремал, а когда проснулся — увидел цветы. Переживал, что ты меня не разбудила.

«Как она смогла пройти в палату днем? — думает Ольга, вынимая из пакета продукты. — Доиграется Катя. Кровавыми слезами будет плакать…»

Она не знает, куда поставить розы. В ту же банку?

— Надо воды долить, — говорит Ольга и выносит банку с гвоздиками в умывальник. Выхватывает букет, ломает тонкие стебли, разрывает душистые бутоны и кидает в мусорную корзину.

«Кровавыми слезами будешь ты у меня плакать!»

* * *

Она едва донесла от электрички до дома тяжелую сумку с продуктами. Кинула ее на терраске так, что даже стекла зазвенели, и рухнула в кресло.

— Я устала, — сказала она. — Я устала, устала…

Сорвала заколку, запутавшуюся в волосах, и швырнула ее за печь. Под резиновыми сапожками расползалась грязная лужица. На куртке дрожали дождевые капли.

Глеб появился рядом с ней беззвучно, как тень. Осунувшийся, в темно-синей телогрейке, он сам был на себя не похож.

— Привет, — тихо сказал он.

— Занеси сумку в комнату и выложи продукты, — попросила Ольга. Она сидела, откинувшись на продавленную спинку кресла и запрокинув голову, безучастная, обессиленная, смирившаяся, словно приговоренный к смерти на электрическом стуле.

Сгорбившись, Глеб медленно выкладывал на стол консервные банки, батоны, пачки с чаем и сахаром, пакеты с крупами.

— Так много всего, — пробормотал он. — Я еще те запасы не съел… Хорошо, что печенье привезла. Я люблю печенье с чаем, вприкуску. Бабка в детстве научила. Вымачиваешь, пока не раскиснет, и на язык…

Ольга смотрела на его ссутуленную спину, на порванные спортивные брюки, оставшиеся от строительной бригады, и силилась поверить, что это Глеб, некогда лощеный, холеный и самоуверенный человек, который выбирал для нее подвенечное платье в самом дорогом бутике Москвы.

— Как тебе здесь? — спросила она.

— Ничего, — ответил Глеб, заглядывая в опустевшую сумку. — Много читаю. Даже зарядку делаю. От пола отжимаюсь и приседаю… А вот вечером тоска заедает. Хожу по темным комнатам, как привидение. И мысли дурные в голову лезут.

— Спать тепло?

— Я тремя одеялами накрываюсь. А последние две ночи не раздевался. Заморозки начались.

Ольга едва совладала с волной жалости, тряхнула головой, резко встала с кресла. Глеб помрачнел.

— Ты уже уходишь? Побудь еще немножко. У меня жареная картошка есть. Хочешь, подогрею?

Ольга не смогла ответить, лишь молча покачала головой и быстро вышла на террасу. Глеб не стал провожать ее к калитке — еще не слишком стемнело, и его мог заметить сторож.

* * *

Ксюша уже спала, когда в дверь позвонили. Ольга глянула в «глазок» и обомлела. К ней пожаловала следователь. «Все ей неймется! — с ненавистью подумала Ольга. — Ходит, вынюхивает, спит и видит меня за решеткой!»

Злость придала ей смелости, она резко и широко распахнула дверь, встала в проходе, подбоченившись.

— Добрый вечер, моя дорогая! — мило улыбнулась следователь, сняла с головы какой-то легкомысленный берет и стряхнула с него дождевые капли. — Вы еще не спите?

— Представьте себе, нет! — вызывающе ответила Ольга. — Но вот мою дочь вы наверняка разбудили.

— Прошу прощения… Я могу зайти?

— А зачем?

Следователь вздохнула, переступила с ноги на ногу.

— Затем, чтобы вам не стало хуже.

В ее голосе не было угрозы, а скорее усталость и досада, как если бы она долго и упорно убеждала в простой житейской истине неразумное дитя.

Ольга не ответила ни «да», ни «нет», повернулась и пошла в комнату, громко объявляя:

— Мама! К нам следователь пожаловала! Готовь чай с ватрушками!

Следователь разулась в прихожей, сняла мокрое пальто, поставила в углу зонтик. Разглядывая картины на стенах и макраме под карнизом, она прошлась по комнате, села на диван и долго смотрела на Ольгу пытливым взглядом. Ольга, нахмурившись, стояла в дверях и демонстративно смотрела в сторону.

— Сядьте, моя девочка, — попросила следователь. — Сядьте рядом.

В комнату испуганно заглянула мама, вымученно улыбнулась, кивнула и ляпнула:

— Добрый день… Ой, простите, уже вечер… А чаю хотите?

— Ничего не надо, — ответила следователь. — Я ненадолго.

Ольга размеренным шагом пересекла комнату и села в кресло — бочком к следователю. Женщина открыла потертый, старый мужской портфель, вынула из него лист бумаги и положила на столик перед Ольгой.

— Это фоторобот предполагаемого преступника, — сказала она. — Составлен по показаниям двух свидетелей.

Ольга, не поворачивая головы, скосила глаза, посмотрела на штриховой рисунок мужской головы. Сходство с Глебом было очень относительное, и все же Ольга поняла, что если эти свидетели увидят Глеба в натуре, то без колебаний подтвердят, что стрелял именно он.