Почти живые

Общение с мамой сводилось к коротким и малозначащим фразам. Ольга чувствовала, что стена, которая встала между ними, будет непреодолима до тех пор, пока в их доме живет Глеб. Но снова говорить на эту тему Ольга не могла и не хотела. Глеб был предупредительно-вежливым с Ольгой и всякий раз вопрошающе заглядывал ей в глаза, когда оставался с ней наедине на кухне. Он ждал от нее каких-нибудь слов, и Ольге казалось, что Глеб с облегчением воспринял бы даже упреки и оскорбления в свой адрес, лишь бы Ольга не молчала. Отношение к нему менялось у Ольги десятки раз за день, как если бы ей приходилось иметь дело с разными людьми: кого-то она люто ненавидела, к кому-то испытывала мучительное чувство жалости и острое желание защитить и помочь. Глеб это замечал и комментировал:

— Ну что ты мечешься, Оленька? Не выматывай себе душу. Все, что тебе нужно для счастья, есть. Есть ты и я. Есть Ксюша…

Ольга ни разу не смогла выслушать его и, закрыв уши, немедленно уходила из кухни к себе в комнату.

— Ты же любишь меня, — сказал он как-то. — Просто боишься признаться себе в этом.

«Это бред — я люблю Глеба!» — мысленно возмущалась Ольга, но слова Глеба оказались на редкость прилипчивыми, они въелись в ее сознание и время от времени напоминали о себе, заставляя Ольгу снова и снова убеждать себя, что это бред. Постепенно аргументы иссякали, как и желание переубеждать себя, и Ольга, чувствуя опустошение в душе, прекращала спор с невидимым оппонентом и с отупляющим равнодушием думала: «А зачем я терзаю себя? Что есть, то есть. Жизнь все расставит по своим местам».

Тут произошло событие, которое вынудило Ольгу первой заговорить с Глебом. Поздним вечером ей позвонил мужчина, который представился «честным и бескорыстным врачом». Не сразу Ольга поняла, что это тот самый врач, который зашивал порез на руке Глеба.

— Видите ли, в чем дело, — бархатистым голосом произнес он. — Когда я был у вас, я дал вашему молодому человеку редкое и сильнодействующее лекарство строгой подотчетности. И вот вчера к нам в больницу неожиданно нагрянула комиссия. Она выявила недостачу, и теперь я должен объяснить, какому больному и с каким диагнозом я дал это лекарство. Поймите меня правильно, но мне ничего не остается, как назвать ваш адрес и раскрыть диагноз: ножевое ранение в области запястья правой руки.

Ольга все поняла правильно.

— Сколько я вам должна? — глухим голосом спросила она.

— Лично мне ваши деньги не нужны! — торопясь и заикаясь, заговорил врач. — Но чтобы замять конфликт, нужно пятьсот долларов. А мне не надо ни цента…

— Хорошо, — произнесла Ольга.

— Деньги нужны срочно, — мягко добавил врач. — Желательно завтра. Подвезите их к Дворцу культуры «Москвич» к трем часам дня.

«Это проблемы Глеба! — решительно и зло подумала Ольга, опустив трубку. — Пусть сам отдувается!»

Она немедленно рассказала Глебу о звонке. Глеб воспринял новость спокойно, даже рукой махнул, словно хотел сказать, что проблема выеденного яйца не стоит.

— Конечно, я заплачу ему пятьсот долларов, — сказал он. — Трудность только в том, что все деньги у меня лежат на банковском счету, а документы остались дома. Ты займи у кого-нибудь пятьсот баксов под любые проценты, а я потом рассчитаюсь.

Ольга уточнила, что значит «потом», но Глеб неожиданно вспылил:

— Потом — значит потом!

Легко сказать — займи пятьсот долларов. Может быть, Ольге и удалось бы наскрести нужную сумму у подруг, но не в такие жесткие сроки!

* * *

Еще совсем рано, и за окном тяжело просыпается сырой рассвет. У Ольги сон поверхностный и тревожный. Она с кем-то разговаривает, у кого-то просит деньги, но лица людей все время меняются, дробятся на осколки, будто отражаются на поверхности неспокойной воды… Ольга просыпается оттого, что чувствует на своем лице чьи-то теплые пальцы.

Открывает глаза. На краю кровати сидит Ксюша в розовой пижаме и гладит ее по щекам.

Ольга вскакивает в постели, тревожно хватает девочку за руку, машинально щупает ее лоб.

— Что с тобой, доченька? Ты почему не спишь? У тебя что-нибудь болит?

Ксюша отрицательно крутит головой и ложится на подушку. Сердце в груди у Ольги пляшет и прыгает. Она смотрит на часы. Четверть шестого. Штора тихо колышется от слабого сквозняка. Слышно, как за окнами завелся автомобиль, как хлопнули дверцы…

Ольга опускается на подушку, гладит дочь по головке.

— Мамуля, — шепчет Ксюша. — Раньше было так хорошо. Мы ходили с тобой в кафе, ели мороженое, и ты улыбалась. А теперь почему-то все по-другому…

Ольга поворачивается на бок, утыкается носом в светлые кудри, пахнущие апельсиновым шампунем, и пытается сдержать слезы. Она не знает, что ответить дочери. Чувство вины перед ребенком давит на нее так, что Ольга вообще не может произнести ни слова.

* * *

Утром она поехала к Сергею в больницу. Надо отвезти лекарство, посидеть с ним, подержать его за руку, и тогда жизнь снова начнет обретать смысл и возвращаться в привычное русло. Только посидеть рядом с ним, только подержать его за руку.