Почти вокруг света

Вот сейчас он снова потащит мальчика, ещё чуть-чуть — и мальчик отпустит ветку. Разве сладить с таким сильным злым ветром? Но тут мальчик снова вспомнил слова грустной девушки: «Свет в окне не погашу, твоей помощи прошу». И сразу почувствовал, что сил стало больше. Так всегда бывает — когда кому-нибудь нужна наша помощь, мы становимся сильнее.

Мальчик смог удержаться, и деревья заслоняли его от злого ветра.

А ветер? Он покружил, покружил да и улетел. Мальчик остался один на сосне и тихо крикнул «ура».

Конечно, не самое уютное место — верхушка сосны, но всё-таки лучше сидеть на одном месте, чем нестись со скоростью ветра неизвестно куда.

Мальчик вздохнул, уселся поудобнее, осмотрелся. Внизу чёрная земля, вверху чёрное небо. Весь мир спит, только звёзды мигают и деревья шепчутся.

О чём шепчутся деревья в ночном лесу? Этого не знает почти никто. Ни в школе, ни в институте, ни в академии не изучают язык деревьев. Но если сидеть совсем тихо, если прислушиваться очень внимательно, то кое-что можно понять, а кое о чём догадаться.

Мальчик слушал долго. Сначала это был просто ровный глухой шум и шелест, ветки с длинными иглами касались друг друга и шуршали. Но вот до мальчика донёсся шёпот:

«Кто же снимет его отсюда? Кто спасёт? Или ему всю жизнь сидеть на этом дереве? Всю жизнь? Всю жизнь?»

«Снимут, снимут. Спасут, спасут. Попросит, и спасут».

Это говорили сосны вокруг. Они надеялись, они сомневались, качали головами. А мальчик слышал их и тоже надеялся, что помощь придёт. И сомневался — кто его спасёт? Кто отыщет человека, который среди тёмной ночи оказался на высоком дереве в незнакомой сосновой роще?

«Спасут, спасут», — шуршали деревья.

«Отыщут, отыщут», — шептали другие.

«Помогут, помогут», — соглашались третьи.

А какой-то один голос в темноте твердил своё:

«Если сумеет попросить, если сумеет попросить».

А тем временем ночь подходила к концу.

Небо из чёрного стало синим. Звёзды из ярких стали бледными. А внизу, на далёкой земле, мальчик разглядел белые цветы. Цветы казались совсем маленькими, земля была далеко. Мальчик тяжело вздохнул. Он подумал: «Другие мальчики умеют лазить по деревьям вверх и вниз, а я не умею, не научился. А теперь он мог только поглядывать вниз да вздыхать. Может, он даже заплакал бы, но плакать мальчик не любил. Может быть, и закричал бы, но для чего кричать, если никто не услышит?

И вдруг в предутренней тишине раздался голос, уверенный и резкий:

«Брат! Брат! Пора! Брат!»

Мальчик вздрогнул от неожиданности, а голос повторил:

«Брат! Пора!»

Вдруг это пришла помощь? Мальчик крикнул:

«Я здесь! Вот он я!»

Но тут он увидел того, кто кричал, и радость сразу прошла. На соседней сосне сидела знакомая ворона и не сводила с мальчика своего сердитого глаза.

Вот тебе и помощь.

Мама посмотрела на часы.

— Всё, Дима, спать.

— Ну вот, всегда так, — заныл Дима, — спать, спать. Скажи хоть, зачем она прилетела, эта ворона? Скажи, и я сразу засну.

— Я бы с удовольствием сказала тебе, — ответила мама, — но этого пока не знает никто.

— И ты, мама?

— И я. В сказках всегда так — до самого конца неизвестно, чем всё кончится.

Ненавижу манную кашу

В то утро мама варила манную кашу. Дима увидел и заворчал:

— Опять манная, ненавижу манную.

— От манной каши растут и крепнут, — ответила мама.

— Не хочу расти и крепнуть. — Так сказал Дима и выдвинул вперёд нижнюю губу. Начинались капризы.

— Перестань, — попросила мама, — ты не маленький.

— Маленький, — сказал Дима громко, противным голосом.

Папа перестал жужжать бритвой, вышел в кухню и мирно спросил:

— О чём толкуете? Доброе утро!

Лицо у папы доброе, круглое, щёки блестят, глаза, как щёлочки, а в них весёлые точечки.

— Опять манная, — упирается Дима, — ненавижу и не буду.

Мама сердито молчит, мешает кашу, лицо у мамы замкнутое, безразличное. Как будто не её сын тут переживает, а какой-то посторонний человек, до которого маме нет никакого дела. От этого Дима разозлился ещё больше и закричал ещё громче:

— Не буду! И всё! Не хочу! И всё!

— Чего не будешь-то? — поинтересовался папа, намазывая масло на хлеб.

— Ничего! — завопил Дима. — Не хочу ничего!

Когда человек капризничает, он делается глупым, и тогда он перестаёт соображать и не понимает тех, кого любит.

— Не хочу ничего! — вопил Дима.

— Не хочешь? Не надо, — очень спокойно сказал папа.

— Не хочешь, не надо, — очень спокойно повторила мама.

Дима стоял у стола и нарочно не садился на своё место. А на столе стояла тарелка с ненавистной кашей. Каши было много, почти до каёмочки.

Мама и папа ели яичницу и не обращали на Диму внимания. Мама взглянула на часы и охнула:

— Ой, как по утрам время бежит.

Она говорила так каждое утро.

Папа посмотрел в окно.

— Дождь начинается, не забыть бы зонтик.

Спокойные обычные слова, тихие голоса. И Дима ушёл в комнату, обиженный — не замечают, как неродные. Но кричать перестал — хотелось послушать, о чём они говорят. Потому что папа сказал:

— Разве он у нас избалованный?

— По-моему, нет, — ответила мама. Она помолчала, подумала и сказала уверенно: — Нет, он не избалованный.