Серьезность сохраняла только Эсфирь Григорьевна. На минуту она вышла из комнаты и тут же вернулась, неся аккуратный сверток, который, развернув, опустила на стол. Золотой блик прошел по комнате, переливалась благородная эмаль, сверкали вделанные в защелку бриллианты.
— Вот, — сказала она. — Зная, что вы, Сергей Леонидович, сегодня придете рассказывать историю портсигара, я забрала его из хранилища. И не зря. Теперь я могу передать его человеку, которому он принадлежит по праву. На, Вова, держи. Он твой.
Десятилетний мальчик стоял посредине комнаты, держа в руках дорогую реликвию, и переводил взгляд с матери на отца, а затем на бабушку. Взрослые больше не смеялись, в их глазах стояли слезы. Он поцеловал портсигар, а затем прижал его к груди.
— Вы ведь мне расскажете побольше про прадедушек? — спросил он. — А то я только знаю, что оба они были герои.
— Расскажем, — Галицкий обнял сына и потрепал вихры на его макушке. — Обязательно расскажем. У нас еще вся жизнь впереди.