Почти полный список наихудших кошмаров

– А я никогда не прощу себя, если не дам ему возможности поправиться. Ты знаешь, что я права, Эстер. Так что даже не уговаривай. Вы оба уже столько раз прощались с дедушкой.

– Юджин очень сильно любит его.

– Знаю, дорогая. Знаю. А теперь иди, пока он спит.

– Ты потом придешь?

– Редж – хороший человек, но я тоже давно попрощалась с ним. Сейчас Юджин нуждается во мне гораздо больше, чем он.

С языка Эстер чуть не сорвались слова: «Мы столько времени жили без тебя. С чего ты взяла, что одно твое присутствие здесь компенсирует эти годы одиночества?» Но она ничего не сказала. Хотя выражение лица все же выдало ее чувства, потому что Розмари притянула дочь к себе и крепко обняла. На мгновение Эстер ощутила вспышку некогда связывавших их уз, ярко пылавшую магию. Ей отчаянно хотелось раствориться в матери, хотелось, чтобы все стало прежним.

– Я знаю, что не оправдываю многие ваши ожидания, – прошептала Розмари. – Вы думаете, что я могла бы стать намного лучше. Если подобрать и заменить во мне некоторые детали, я буду хорошей мамой.

Слова больно обжигали, потому что были правдой; Эстер почувствовала, как вспышка дрогнула и погасла.

– Мама, прошу тебя… – Эстер со вздохом высвободилась из объятий и, подавшись вперед, прижалась головой к торговому автомату. – Я очень не хочу, чтобы ты так думала.

– Все хорошо, дорогая. Порой я осознаю, что даю вам с Юджином слишком мало. Это и правда так. Но я очень вас люблю. Больше всего на свете.

Эстер открыла глаза. Достаточно ли этой любви? Если человек не может предложить тебе ничего, кроме пустых обещаний и разочарования, можно ли этот недостаток компенсировать любовью? Эстер вспомнила о Джоне и его поступке: она открыла ему все самые уязвимые, потаенные уголки своей души, а он взял и раздал эти тайны чужим людям.

Она сжала мамину руку. Розмари поднесла ладонь дочери к своей щеке и поцеловала запястье.

– Моя красавица.

– Мне пора, – сказала Эстер и с этими словами ушла.

* * *

Эстер отправилась в Лилак-Хилл на маминой машине. Некогда обуревавший ее страх при мысли о том, что та заглохнет посреди дороги и все это увидят, теперь казался слабым и приглушенным после того, как Юджин побывал на волосок от Смерти. Она ехала медленно и осторожно, но почти не испытывала прежнего страха.

Вот о чем она думала в тот момент:

• Поскольку дедушка становился все ближе к смерти, его вероятность утонуть таяла с каждым часом. Неотвратимый факт того, что предсказание Жнеца на самом деле оказалось неверным, вселял в Эстер надежду и грусть одновременно.

• Реджинальд очень любил орхидеи, Джонни Кэша, птиц и свою жену, но ничего из этого не могло подарить ему утешение перед уходом из этого мира. Какая несправедливость.

Поэтому, вместо того чтобы отправиться к смертному одру своего дедушки, Эстер решила для начала сделать небольшой крюк и остановила машину в двух зданиях от дома, принадлежавшего на протяжении многих лет Флоренс и Реджинальду Соларам. Дом по-прежнему выглядел симпатичным и опрятным, каким был в те годы, когда Солары въехали в него после возвращения Реджа с войны. Оконные рамы сияли белизной, извилистая садовая дорожка петляла между зарослями цветов, а на маленьком крылечке развевался американский флаг.

Прежде чем выйти из машины, Эстер стала вспоминать четвертую встречу Реджинальда со Смертью – это событие произошло в том самом доме, на который она сейчас взирала сквозь вечерние сумерки.

Случилось это в оранжерее на заднем дворе, за день до бабушкиной смерти. Редж рассказывал ей эту историю всего раз, спустя день после того, как умерла Флоренс. Эстер и Юджину тогда было по одиннадцать лет. Джек Горовиц – худой, бледный, покрытый оспинами и ни капли не постаревший с той первой встречи с Реджом во Вьетнаме около сорока лет назад – постучался в стену оранжереи и вежливо помахал рукой через стекло.

Реджинальд снял садовые перчатки и открыл Смерти дверь.

– Я пришел сообщить новости, которые тебе не понравятся, – сказал Горовиц.

– Я умру.

– Нет. Ты умрешь позже, через несколько лет, от слабоумия. После постановки диагноза захочешь себя убить, но заболевание будет развиваться невероятно быстро. У тебя не будет времени.

– Черта с два.

Горовиц пожал плечами.

– Многие десятилетия ты интересовался, какой именно будет твоя смерть, а теперь, когда я тебе об этом сообщаю, ты не хочешь меня слышать.

– Если у меня диагностируют слабоумие, можешь даже не сомневаться, что я вставлю дуло пистолета себе в рот прежде, чем стану забывать, как выглядят мои внуки. Зачем ты пришел?

– Завтра рано утром – в 4:02, если быть точным, – самый любимый и дорогой тебе человек умрет от анверизмы мозга.

– Если тронешь хоть кого-нибудь из моей семьи, Горовиц…

– Я делаю тебе одолжение, за которое многие готовы пожертвовать всем, что у них есть.

– Да, и что же это за гребаное одолжение?