Почти напоследок

любимую песенку «В1аск зпеер»16, соперничающую только с «Крокодилом Геной». Тоша их называл так: «Дж», «Э», «Ру», «Мэ». А трудное имя Джуна он как по волшебству произнёс сразу.

Образовался целый интернационал, поднимающий на ноги ребёнка. Этот интернационал разминал его, мял, как скульптор мнёт глину. Этот интернационал лепил из него человека. И благодарный за это маленький человек прилежно ползал по полу, дуя на маячащие перед ним зажжённые спички, сопя, взбирался и спускался по лестнице, перевёртывался с боку на бок, взлетал к потолку на верёвочных качелях, пыхтел в прозрачной воздушной маске, и его фиалковые мамины глаза стали потихонечку думать, а ноги, раньше такие неловкие, как у деревянненького бычка, стали всё крепче и крепче ходить по земле.

Но в нашем доме появлялись и наблюдательствующие поучители. Ужас вызывало то, что с ребёнком играют спичками. Настежь открытые форточки бросали в дрожь, как потрясение основ. А одна дама, бывшая заведующая отделом знамён в магазине «Культтовары» на улице 25-го Октября, пришедшая узнать, не нужна ли нам «домоправительница» - она именно так и сказала, избегая унизительного, по её мнению, слова «домработница», - трагически воздела руки, увидев Тошины гимнастические сооружения и кольца, ввинченные в потолок:

- Простите меня, но это же средневековая камера пыток. Ребёнку прежде всего нужен покой и калорийная пища!

А с Тошей продолжали работать, и врач-логопед, с библейскими печальными глазами, Лариса, доставала один за другим по новому звуку из его губ волшебным металлическим прутиком с шариком на конце.

А позавчера Тоша, когда мы, незаметно для него, перестали поддерживать его за локти, впервые начал подпрыгивать сам на старой раскладушке, как на батуте, и сказал трудное полуслово «пры».

Поднять бы и Петю, и Сашу,

16 "Чёрная овца" (англ.).

и Тошу,

на мам не свалив,

но если чужих, неизвестных мне, брошу,

я брошу своих.

Поднять бы сирот Кампучии,

Найроби,

спасти от ракет.

Детишек чужих,

как чужого народа,

нет.

Поднять бы мальцов из Аддис-Абебы,

всем дать им поесть,

шепнуть зулусёнку:

«Хотелось тебе бы

Шекспира прочесть?»

И может, от голода в Бангладеше

тот хлопчик умрёт,

который привёл бы к единой надежде

всемирный наш род.

Заманчив проект социального рая, но полная стыдь, всех в мире детишек усыновляя, своих запустить.

Глобальность порой шовинизма спесивей.

Я так ли живу?

Обнять человечество -

это красивей,

чем просто жену.

Я занят планетой,

раздрызган,

раскрошен.

Не муж -

срамота.

Свой сын,

если он позаброшен, -он брошен.

Он -

как сирота.

Должны мы бороться

за детские души,

должны,

должны...

Но что, если под поучительской чушью в нас

нету души? Учитель - он доктор, а не поучитель, и школа -

роддом.

Сначала вы право учить получите -учите потом.

Должны мы бороться за детские души -но как?

Отвратно игрушечное оружье в ребячьих руках.

Должны мы бороться за детские души прививкой стыда, чтоб не уродились ни фюрер, ни дуче

из них никогда.

Но прежде чем лезть с поучительством грозным

и рваться в бои

за детские души,

пора бы нам, взрослым,

очистить свои...

В 1972 году в городе Сент-Пол, штат Миннесота, я читал стихи американским студентам на крытом стадионе, стоя на боксёрском ринге, с которого непредусмотрительно были сняты металлические стойки и канаты. Внезапно я увидел, что к рингу бегут молодые люди - человек десять. Я подумал, что они хотят поздравить меня, пожать мне руку, и шагнул к краю ринга. Лишь в последний момент я заметил, что лица у них вовсе не поздравительные, а жёсткие, деловые и в руках нет никаких цветов. По залу пронеслось многочисленное «а-ах!», ибо зал видел то, чего не видел я, - ещё нескольких молодых людей, вскочивших на ринг сзади и набегавших на меня со спины.