Почти как «Бьюик»

По ночам мы всегда оставляли свет в гараже, но он был ярче, чем это могла дать одна-единственная лампочка. Я увидел, что боковая дверь открыта. Уже повернул к ней, но потом передумал. Решил сначала взглянуть на игровую площадку.

Больше всего я боялся, что увижу только «бьюик». Но меня ждало еще более жуткое зрелище. Мальчишка сидел за огромным рулевым колесом «роудмастера» с раздавленной грудью. По рубашке расплылось кровавое пятно. Ноги у меня начали подгибаться, но тут до меня дошло: я вижу не кровь. Скорее всего не кровь. Очень уж ровные у пятна края. Верхний, чуть пониже круглого выреза на футболке — прямая линия.., и углы.., ровные прямые углы…

Нет, не кровь.

Канистра, из которой Арки заливал бензин в газонокосилку.

Нед шевельнулся, и в поле моего зрения попала его рука.

Движения медленные, как во сне. В руке — «беретта». Он хранил оружие отца в багажнике «белэра»? Может, даже в бардачке?

Я решил, что это не важно. Он сидел в ловушке с канистрой с бензином и пистолетом. «Умрет или вылечится», — мелькнуло в голове. Мне никогда не приходило в голову, что первое и второе могли совместиться.

Он не видел меня. А должен был: моя белая испуганная физиономия отчетливо просматривалась сквозь стекло на фоне ночи. И он не мог не видеть вспышки «мигалки» на крыше моего автомобиля. Но не видел. Его загипнотизировали, точно так же, как Хадди Ройера, когда Хадди решил забраться в багажник «роудмастера» и захлопнуть крышку. Даже снаружи я чувствовал воздействие «бьюика». Бьющий в нем пульс. Исходящую из него энергию.

Вроде бы он даже что-то и говорил. Может, насчет слов я себя накрутил, впрочем, значения они не имели: воздействовал на нас именно пульс, он бился в тех, кто служил во взводе Д в момент появления «бьюика». Некоторые, в том числе и отец мальчика, ощущали его сильнее, чем остальные.

«Заходи или держись подальше, — сказал голос, звучащий в моей голове, с леденящим душу безразличием. — Я возьму одного или двоих, потом засну. Еще многое натворю, прежде чем угомонюсь навсегда. Один или двое, мне без разницы».

Я вскинул глаза на круглый термометр, подвешенный на потолочной балке. Когда я уезжал в «Кантри уэй», стрелка стояла на 61 градусе, теперь температура упала до 57[64]. Я буквально видел, как движется стрелка, и сразу вспомнил эпизод из прошлого, причем столь ярко, что даже испугался.

Случилось это на скамье для курильщиков. Я курил, Керт просто сидел. Скамья для курильщиков приобрела особый статус после введения запрета на курение в помещениях.

Там мы обсуждали детали расследований, которые вели, утрясали конфликтные ситуации, связанные с графиком выхода на службу, говорили, чем будем заниматься после выхода на пенсию, обсуждали варианты страховки и житейские дела. На этой скамье Карл Брандейдж рассказал мне, что от него уходит жена и забирает детей. Голос его не дрожал, но по щекам катились слезы. Тони сидел на этой скамье между мной и Кертом («Христос и два вора», — прокомментировал он с саркастической ухмылкой), когда сообщил нам, что, уходя в отставку, будет рекомендовать меня на свое место. Если, конечно, на то будет мое желание. Блеск в его глазах указывал, что о наличии у меня такого желания ему известно. Кертис и я тогда молча кивнули. И именно на скамье для курильщиков у нас с Кертом состоялся последний разговор о «бьюике 8». И как скоро после него Керт погиб? Внутри у меня все похолодело: в тот же день. Неудивительно, что это воспоминание повергло меня в ужас.

«Он мыслит? — спросил Керт. Я помнил, как яркие лучи утреннего солнца били ему в лицо, и вроде бы бумажный стаканчик с кофе в руке. — Он наблюдает и мыслит, выжидая, выбирая удобный момент ?»

«Я почти уверен, что нет», — ответил тогда я и почему-то встревожился. Потому что слово почти охватывает очень многое, не так ли? Пожалуй, есть только одно слово, которое охватывает большую территорию — если.

«Он устроил самое эффектное шоу именно в тот момент, когда база практически пустовала, — сказал тогда отец Неда задумчиво. Поставил стаканчик с кофе на скамью, чтобы повертеть в руках стетсон, по давней привычке. Если я не ошибся насчет дня, менее чем через пять часов этот самый стетсон, весь в крови, слетел с его головы и приземлился в придорожных сорняках, где его и нашли среди оберток от гамбургеров и пустых банок из-под колы. — Словно он знал. Словно способен думать. Наблюдать. Выжидать».

Я рассмеялся. Есть, знаете ли, такой смех, в котором веселье отсутствует напрочь. Сказал ему, что он совсем свихнулся с этим «бьюиком». Добавил: «Ты еще скажи, что он выстрелил лучом или чем-то еще, чтобы заставить грузовик-цистерну «Норко» врезаться в тот день в школьный автобус».

Он промолчал, но в глазах стоял вопрос: «Откуда ты знаешь, что не выстрелил?»

А потом я задал детский вопрос. Спросил…