Почти фантастика

Машка стояла и только рот разевала от удивления. Здоровый такой дядька. Как подошел-то совсем бесшумно? И откуда такой? Бородатый, но еще молодой, вроде. Одет совсем не по погоде — какой-то длинный зимний ямщицкий, что ли, тулуп из черной овчины, шапка-ушанка, на ногах — валенки… Летом, блин — валенки! И рюкзак огромный за спиной. Такой, что даже над головой нависает.

— А? — глупо так ответила Машка.

Даже про «ну» забыла.

— Число, спрашиваю, какое сегодня?

— Так, это, девятнадцатое, значит…

— Ага, ага… А день недели не сообщите прохожему?

— Вторник, — уверенно ответила Машка.

Дядька отошел на пару шагов, аккуратно переступая валенками через лужи, потом повернулся всем телом — иначе с таким рюкзаком просто нельзя:

— А…

— Июнь, две тысячи двенадцатый, — опередила его вопрос Машка.

Он кивнул, но продолжал смотреть молча. Задумался, что ли?

Тут уж Машка не выдержала и выдала:

— Планета Земля, ноль двенадцать в тентуре, налево от Большой Медведицы…

Дядька улыбнулся, кивнул, поправил на плечах лямки рюкзака и шагнул через канаву в лес. Еще минута — и нет опять никого на дороге.

Машка бросила сигарету в лужу, зашла в магазинчик, растолкала Ирку, помирилась по-быстрому, улыбнулась, и с жаром начала рассказывать про вот такое странное, которое случилось, не поверишь!

— А ты чо? — спрашивала Ирка. — А он — чо? А ты ему чо?

Потом постояла, обдумывая что-то и морща лоб, выскочила вдруг из-за прилавка и выбежала на крыльцо. Вернулась задумчивая и немного чем-то расстроенная, похоже.

— Ты чего, Ир? — осторожно спросила Машка. — Знакомый твой, что ли?

— Мань, ты конечно прости меня, дуру… Но ты — дура, — ляпнула Ирка.

— Ты опять, что ли начинаешь?

— Земля, Мань, ноль тринадцать в тентуре, а не ноль двенадцать… Куда же ты его, блин, направила? В какую такую и растакую твою, блин, спираль?

Машка обиделась на нее и ушла в свой угол, к продуктам.

Ирка обиделась на ее обиду и села читать какую-то потрепанную книжку.

А Варпет, приехав вечером, был очень доволен порядком и дисциплиной. Но не доволен кассой.

— Э! — сказал он. — Работать лучше надо. А кто не хочет работать лучше — сами понимаете. Я сказал.

И уехал.

…

Ночью Машка смотрела в окно своей маленькой спальной в окраинном недавно построенном доме в небольшом районном городе. Тучи все к ночи раздуло. С краю узким серпом светил месяц. А по всему небу блестели и перемигивались звезды. Таких звезд, она точно знала, в большом городе просто не бывает.

Звезды перемигивались. Сад за окном шумел. Где-то далеко лаяла собака. А Машка опять думала о принце. Пусть даже и не на мотоцикле. Пусть хоть пешком, с рюкзаком и с бородой. Но чтобы обязательно самостоятельный и без сильно вредных привычек.

Перед сном она повторила несколько раз для памяти:

— Планета Земля, ноль тринадцать в тентуре, налево от Большой Медведицы.

И уснула с улыбкой.

И от той улыбки сон ее был легким и приятным, как и положено снам молодых девушек во время последних летних каникул.

Старость

Нет, все же придется выходить на кухню. Ничего не поделать. Холодильник стоит там. И чайник тоже там включается. Надо было, наверное, перетащить к себе — но это уже было бы явным признаком паранойи. Главное, идти надо спокойно, ни на что не обращать внимания, не дергаться. Подумаешь, видения какие-то у него! Мало ли у кого и какие бывают видения. В таком возрасте у некоторых наступает полное разжижение мозга. А он все же сам себя обслуживает. Никому не жалуется. Только себе, да и то — молча.

Старик с кряхтением поднялся из старого кресла, откинув на подлокотник сине-зеленый плед, которым накрывался до шеи.

Старая кровь не греет. Старые кости мерзнут. Зябнет все. Что с холодной старостью можно сделать? Хорошо еще, что понимает собственное состояние.

Теперь — ноги в валенки. Раньше-то, в далекой юности, смеялся над старым преподавателем в университете, который даже летом приходил в аудиторию в валенках. А теперь сам почти такой. Конечно, можно и просто в носках ходить по своей квартире. Но мало ли, что там рассыпано по полу. Или только кажется, что рассыпано. Мало ли. А еще в носках — просто холодно. Как ни убеждает родное государство, что на самом деле на улице тепло, а пол-то — холодный. Сквозит все время откуда-то. Морозит. Здоровья осталось совсем мало. Его надо беречь. Поэтому — лучше уж в валенках.

Он подошел к двери своей комнаты, постоял, набираясь духу.

Сейчас выйду. Вот сейчас выйду. Никого там нет. Это все мне кажется. Никого нет.

Вышел. На кухню — сразу налево. Не надо заглядывать в большую комнату. Нечего задерживаться в коридоре. Сразу на кухню, там щелкнуть кнопкой чайника. Он еще теплый — это с утра, наверное. Но хочется горячего чая, а не теплого. Вот, забулькал, зашумел. А теперь осторожно, боком, ни на что не смотря — к холодильнику.

А как вот ни на что не смотреть? Глаза закрыть, что ли? Тогда ведь и холодильник не найти. Это еще когда — в прошлом месяце, что ли? Пытался он тогда с закрытыми глазами. И что? Сразу головокружение. Сразу — с курса. Сразу башкой о стену. Старой пустой больной башкой. Так последние шарики повыкатываются…