Почти дневник

Несвиж. Между прочим, замечательно то, что в нем находится один из знаменитых замков бывшего князя Радзивилла, легендарно богатого польского феодала.

По минированным полям, по не успевшей быть взорванной дамбе мы подъехали к замку. В рваном плаще плюща он отражался в ярком зеркале векового пруда.

III

Шоссе на редкость прямое. Машина легко дает девяносто километров в час. Вдоль шоссе – старинные дубы удивительной красоты. В полях ветряные мельницы, похожие на монахов-капуцинов: конусообразные сутаны и воздетые к облачному небу руки. Пейзаж романтический. Но далеко не мирный.

Мы приближаемся к Брест-Литовску. Только что проехали город Кобрин. Мелькнуло все, что полагается: рынок, бензиновая колонка, отель, пожарное депо, аптека… Мелькнула афишная тумба. Поверх ободранных польских военных плакатов – несколько супрематическое изображение могучего легионера в стальном шлеме с поднятой винтовкой – порадовал глаз самодельный плакат кинотеатра: «Ленин в 1918 году».

Чем ближе к Брест-Литовску, тем явственней следы войны.

Черные остовы сожженных деревень. Спешно брошенные окопы. Пулеметные гнезда. Следы бомбардировок – воронки и сломанные деревья. Остроконечные черепичные крыши, зияющие дырами. Стекла уцелевших домиков накрест заклеены полосками бумаги.

Отступая, поляки сожгли все мосты. Приходится объезжать. Машина круто ныряет вниз с дорожной насыпи, осторожно перебирается по шатким доскам временного моста и с напряженным воем на полном газу снова взбирается на шоссе, с тем чтобы нагонять потерянные минуты. То и дело встречаются сброшенные с шоссе польские автомобили. Они лежат вверх колесами, ободранные, страшные, со снятыми баллонами, без стекол и арматуры, – настоящие трупы машин. Их десятки, сотни. Самых разнообразных цветов и марок. Тут и так называемые «польские фиаты» (польское производство из итальянских деталей), тут и старинные австрийские «штейера» и «шевроле», и «фордики», и цветные автобусы.

Панически бегущая польская армия бросала их безжалостно и грубо, явно не рассчитывая больше когда-нибудь воспользоваться ими.

В одном месте у дороги, в болоте, лежала легковая машина. Какой марки – неизвестно, так как ее уже засосало в трясину по самую крышу. Она лежала, так сказать, по горло в зеленой, малахитовой жиже. И лежала она так уютно и спокойно, как будто никогда, нигде, кроме болота, и не жила. Абсолютно акклиматизировалась.

Поминутно попадаются польские солдаты. Безоружные, они идут по двое, по трое, а то и поодиночке. Это не военнопленные, это не дезертиры. Это просто-напросто белорусские крестьяне, возвращающиеся домой после неприятной и невыгодной поденной работы в бывшей польской армии. Они идут с палочками в руках, прихрамывая – видно, понатирали себе сапогами ноги, – с чемоданчиками, сумочками, в зеленых шинелях, похожих на больничные халаты, небритые. Некоторые, наиболее хозяйственные, идут босиком, а сапоги несут за плечами – единственное полезное, что они вынесли с собой из постылой панской армии.

Им немножко совестно подтянутых, крепких, веселых и деловитых наших бойцов, которые гремят мимо них на танках, грузовиках, гусеничных тракторах…

Они снимают свои угловатые конфедератки и кланяются. Иногда просят табачку, хлебца.

Наши бойцы охотно с ними делятся. Свой брат крестьянин. Свой брат рабочий.

…Шоссе забито беженцами. Они идут пешком, едут на велосипедах, на подводах, наконец, на обыкновенных городских извозчиках с номером. Странно, необычайно видеть на козлах, рядом с извозчиком, господина в пенсне, с бородкой, в парижской шляпе, который везет свою семью бог весть куда. В пролетке на вещах сидит дама с детьми, какая-то старушка… Сзади к пролетке привязан, так сказать, запас горючего – несколько мешков овса.

И так – на всех дорогах…

Беженцы двигаются днем и ночью… Смешиваются с воинскими частями, сидят в лесу у костра. Многие приспособились к кочевой жизни. Научились свертывать свои одеяла на манер солдатских шинелей – в скатку – и носят через плечо.

Но паники никакой нет. Знают, что все кончено. Все самое страшное позади. Теперь поскорее надо добраться назад домой и начинать мирную жизнь.

Едем из Вильно в Минск. Везем последние номера «Виленской правды». Кабина набита кипами газет. Веревка развязалась, номера газет сползают на ноги. Чудесный, солнечный, холодный день. Сосновые леса. Быстрые облака. Шоссе, обсаженное березами. Знаменитое шоссе Москва – Вильно, по которому отступала армия Наполеона. В иных местах сохранились с тех времен березы. Огромные, вековые, почерневшие, с длинными плакучими ветвями. Настоящие верещагинские березы.

Изредка нас обгоняет серебряный самолет Гражданского воздушного флота. Он ныряет в холодных облаках, вдруг зажигается на солнце стеклянной звездой.

Вот по шоссе идет небольшой человечек в бобриковом картузе, с мешком за плечами.

– Здравствуйте, товарищи,

– Здравствуйте.

– Газетку не дадите?

Останавливаемся.

– Как не дать! Дадим. Последний номер «Виленской правды».

Знакомимся. Быстро возникает беседа.

– Вы кто такой, товарищ?