Почти дневник

– Я сапожник. Из Вильно. Несу сапоги сыну. Он живет тут недалеко, в двенадцати километрах.

– Ну, как у вас дела?

– Дела ничего. Спасибо. Было плохо. А после того, как пришли большевики, нам, мастеровым, стало гораздо лучше.

– А чем раньше было плохо?

Он смотрит на нас блестящими, наивными глазами.

– Как же не плохо? Безработица замучила. Летом есть работа – едим. А зимой нет работы – голодаем.

– Вы для себя работали или на хозяина?

– На хозяина. Хозяин имеет в Вильно обувной магазин. Мы вырабатываем для него изящную дамскую обувь последних моделей. Может, знаете, виленская обувь славится? Да…

– А вы сколько от хозяина получаете за пару?

– Мы получаем три злотых. Совсем нас хотят ограбить. Мы работаем, а он только в магазине сидит и на наши деньги себе дома строит. Несколько домов себе в Вильно построил. На наш труд. Ну, спасибо, теперь товарищи пришли. Теперь будем жить по-другому.

– По-какому?

– Сделаем артель. Будем на себя работать. У вас можно еще один номерок газеты взять? Народ очень интересуется, что товарищи пишут.

– Пожалуйста. Возьмите пяток. Дайте людям. Пусть читают.

– Спасибо, товарищи.

– Добрый путь, товарищ.

– А в Москву поехать скоро можно будет? Интересно посмотреть, какая у вас Москва.

– Скоро, скоро.

– Спасибо, товарищи.

– За что?

– За то, что пришли.

– И вам спасибо.

– За что?

– За то, что хорошо наших товарищей красноармейцев встречаете.

– Как же плохо встречать? Они наши братья.

– Ну, будьте счастливы.

– Взаимно.

Наша легковая машина шипит, кряхтит, шумит, трогается с места и весело бежит дальше, пугая непривычных к автомобильному движению крестьянских лошадей.

Вот жнивье. По жнивью ходят коровы. Мальчик-пастушонок в конфедератке до ушей, в худом пальтишке, подпоясанный веревкой, идет за ними.

– Здорово, молодец!

– Здравствуйте, товарищи!

– Чьи коровы?

– Чьи? Известно, чьи. Панские.

– А у вас своих коров нет?

Мальчик весело открывает мелкие белые зубы. Жмурится против солнца.

– Нет.

– А земля есть?

– Две десятины.

– Семья большая?

– Восемь человек.

– На восемь человек две десятины?

– Ага.

– Чья же вокруг земля?

– Помещика.

– Сколько тебе помещик платит за то, что ты пасешь его коров?

– Тридцать злотых в год.

– Это же выходит – два с чем-то злотых в месяц?

– Ага.

– Много?

– Зачем много? Мало.

– Как же вы живете?

– Бог знает.

– А бог есть?

– А как же. Есть.

– Где же он?

Мальчик щурится еще больше и показывает пальцем вверх:

– А на небе.

– Кто тебе сказал?

– Ксендз.

Мальчик подходит к автомобилю и с детской жадностью рассматривает колеса, стекла, фонари.

– Хочешь быть шофером?

Его глаза загораются:

– Ага!

– Ну, так в чем же дело? Бросай своих панских коров и садись, мы тебя повезем учиться.

Он понимает, что это шутка, но также понимает, что в этой шутке есть какая-то доля правды. Он понимает, что это возможно. Если не сейчас, не сию минуту, то, может быть, через год, через три.

– Дайте газетку.

– Бери. Дашь прочесть в деревне.

– Спасибо, товарищи.

– За что?

– За то, что пришли.

Он смущенно отходит и бредет за коровами, погруженный в свои детские мечты о какой-то другой, интересной, богатой жизни, когда можно будет не пасти панских коров, а мчаться на автомобиле по веселому белорусскому шоссе.

Вот и Сморгонь. Дважды знаменитое местечко. Это в Сморгони Наполеон бросил свою отступающую армию и один укатил в коляске в Париж. Это под Сморгонью в 1915—1917 годах, во время первой мировой империалистической войны, шли небывало жестокие бои.

Я всматриваюсь вокруг. Узнаю складки местности, линию железной дороги. Даже наши артиллерийские окопы сохранились. Они осыпались, заросли травой, но я узнаю их.

Возле железнодорожного переезда нас окружает небольшая толпа. Солдат польской армии с велосипедом. Еще один солдат. Старик. Несколько женщин. Расхватывают газеты. Расспрашивают.

Солдат с велосипедом оказывается артиллеристом. Он сражался под Львовом. Над ним подтрунивают. Он смущенно усмехается, говорит:

– Мне повезло. Если бы не пришла Красная Армия, мне бы пришлось еще служить и служить. А вот теперь, вместо того чтобы служить панам, я домой еду, к семье.

Другой солдат – пехотинец. Он деловито спрашивает артиллериста:

– У вас в Кошах уже землю помещика поделили?

– Еще нет. Комитет только что выбрали. А у вас в Шутовичах?

– Делят уже.

Высокая пожилая женщина с кошелкой вдруг начинает довольно сердито кричать на солдат:

– Эх вы, мужчины! Землю делить не умеете. И, обращаясь к нам:

– Вы, товарищи, нам инструктора поскорее пришлите, чтобы он научил, как землю делить. А то наши мужчины никуда не годятся.

Старик сердито ее останавливает:

– Ишь ты! Инструктора тебе надо, как панскую землю делить. А разве в семнадцатом году большевиков кто-нибудь учил, как это делается? Сами дошли. Нам бы только в случае чего немножко помогли с помещиком справиться.

– Да ведь уже справились.

– Справиться справились, а кто его знает!