- Почему я об этом ничего не знал? - в отчаянии я поднимаю руки.
- Потому что ты находился в колледже, и мы хотели защитить тебя. Нам не хотелось, чтобы ты был вовлечен в нечто такое… - он замолкает в попытке найти более подходящее слово. - Несущественное.
- Девушка, утверждающая, что была изнасилована, не есть что-то, от чего можно отмахнуться. Твой сын был обвинен в чем-то не только незаконном, но также отвратительном и аморальном. Ты что совсем не придаешь этому значения?
Отец обводит глазам комнату, все еще избегая моего злого взгляда.
Дерьмо.
Здесь есть что-то еще.
По языку его телодвижений я могу сказать, что речь идет больше, чем об одном случае.
- Что еще? - холодно спрашиваю я.
- Нечто подобное случилось и в колледже.
- «
- Ну, Оскар уже учился в колледже третий год, когда мне позвонил офицер полиции, который хотел встретиться со мной в общественном месте, чтобы поговорить о нем. Когда в тот же день мы встретились, он рассказал мне, что записал показания девушки, которая обвиняла Оскара в изнасиловании.
- Она сказала, что они были на вечеринке, и Оскар подсыпал ей регипонол, забрал к себе на квартиру, изнасиловал и позволил своему другу сделать с ней то же самое. Она рассказала, что то приходила в сознание, то снова отключалась, но помнит Оскара и каких-то других парней, которых не могла описать. Когда проснулась, то лежала на аллее, частично одетая. Она вернулась домой, приняла душ, а спустя несколько дней ее подруга показала ей фотографии, сделанные на свой телефон. Там были снимки ее и Оскара, которых оказалось достаточно, чтобы вспомнить кое-что из происшедшего.
- Она пошла в полицию и дело было поручено этому полицейскому, Майклу, кажется, так его звали. Так или иначе, полицейскому была знакома фамилия Оскара, он знал, что у нас есть деньги и, короче говоря, за семь кусков, дело было закрыто.
Что, твою мать, я сейчас услышал?
- Что случилось с девушкой?
- Я никогда не интересовался, Доминик. Только сказал, что не желаю больше никогда об этом слышать.
- Ты спрашивал Оскара об этом? - интересуюсь я, в полнейшем недоумении. Честно, я потрясен.
- Да. - Он кивает головой и продолжает. - И он сказал, что и ей нравился жесткий секс.
У меня челюсть отвисает, в то время как отец вытирает слезы.
- Зачем ты защищаешь его?
- Я защищаю всех нас.
- Ни хрена подобного. Мне защита не нужна, я ничего плохого не сделал. Мама знает?
- Разумеется. Твоя мама и велела мне заплатить оба раза, сколько бы те не просили.
Вот теперь это дерьмо точно стало невероятным.
- Как ты можешь сидеть и пускать слезу, если знал, на что он способен? Ты знал, что он сделал с теми девочками, и платил им за молчание. - Я встаю и сжимаю в кулаки уже ноющие от боли руки. Я так чертовски зол, что даже напряжение, которое чувствую в мышцах рук, вибрирует с чистейшей яростью.
- Мы делали это, чтобы защитить тебя.
- Чушь собачья! Вы делали это, чтобы защитить
- Сынок, - начинает говорить он.
- Не называй меня так. Больше я к тебе отношение не имею. Эта так называемая «семья» полностью лишена какого-либо чувства порядочности, и я не желаю ассоциироваться с кем-либо из вас. Как ты собираешься исправить
- Сначала тебе стоит хорошенько подумать, Доминик, ведь все это повлияет и на тебя. На твою репутацию будет брошена тень, начнется расследование. - Теперь он запаниковал, потому что понимает - я говорю серьезно.
Вы что издеваетесь?
Единственное слово, которым я могу описать свое состояние, это слово “ошеломлен”.
Я ошеломлен смелостью отца просить меня о молчании.
Ошеломлен тем, что он предпочитает свободу своего сына-насильника причинению вреда другим женщинам.
Ошеломлен тем, как мало он раскаивается.
Но больше всего, я поражен тем, что он считает
У меня могут быть свои недостатки, но я не буду скрываться за деньгами в боязни возмездия.
- Они могут разбираться со всем, чем хотят. Мне нечего скрывать и нечего стыдиться.
- Да неужели? Ты трахаешь свою пациентку.
Ну не могу сдержаться. Правда, не могу. Я просто делаю это.
Я тянусь над столом и пару раз ударяю его в лицо.