Почтальон и король

Они еще перебрасываются несколькими грубоватыми, обычными и безобидными для них фразами, и Андрей Захарович трогается дальше.

Вот дача, в которой живет профессор, преподаватель общественных наук, высокий, седой и совсем еще не старый, веселый человек. Он любит цветы и, кроме флоксов, георгин, люпинуса, ромашек, гладиолусов, гвоздик, у него в саду ничего не произрастает. Самое высшее удовольствие для него — дарить цветы встречному и поперечному. Профессор стоит в дверях террасы, стройный, изящный, в спортивном костюме и, завидя почтальона, с постоянством кланяясь, не спеша, с удовольствием говорит:

— Здравствуйте, дорогой Андрей Захарович. Как ваше здоровье?

— Здравствуйте, Алексей Петрович, — тоже с некоторой торжественностью и слегка нараспев отвечает почтальон. — Спасибо, все пока идет хорошо. А как вы поживаете?

— У меня тоже полнейшее благополучие. Прекрасный день. Сегодня, представьте себе, наконец-то расцвел черный гладиолус.

— Это очень здорово, — вежливо говорит почтальон.

— Я непременно подарю вам его луковицу.

— Спасибо, — улыбается Андрей Захарович, хотя к цветам он совершенно равнодушен и ему все равно, что одуванчик, что знаменитый черный гладиолус.

Так он идет зигзагами от калитки к калитке.

— Захарыч! Стой, Захарыч! Подожди, мил человек! — вдруг слышит он.

Запыхавшийся, потный от усердия возчик Король догоняет его.

— А! — ликуя, кричит он. — Гляди, чего прислали! — Он сует к глазам почтальона копию ответа на их совместную «бумагу». — А? Это же сила! — Король вытирает рукавом рубашки потный лоб и, уже успокоясь, умоляюще, благостно глядя на Андрея Захаровича, шепотом, заговорщицки произносит: — Такое дело надо обязательно обмыть. Как полагается по закону. У меня уж все готово, а?

— Ладно, — с серьезным видом отвечает Андрей Захарович. — Раз такое дело, я приду. Жди.

Куда он придет, Королю и почтальону известно.

Они расстаются.

А почтальон вскоре появляется возле дачи Марьи Васильевны Локтевой, и все случается так, как заведено издавна. Не успевает он вытащить из сумки корреспонденцию, а его уже зовут:

— Иди-ка зайди, отдохни, покури!

И он не отказывается, распахивает калитку, идет по тропочке к веранде и, усевшись на ступеньку крыльца, вытянув уставшие ноги, закуривает.

Сегодня локтевские женщины дома, и Марья Васильевна, и дочери-учительницы, все очень похожие на старуху, ладные, бойкие, пьют чай, предлагают разделить с ними компанию и Андрею Захаровичу, но тот вежливо отказывается.

— Послушайте, — говорит Марья Васильевна, — вчера председатель вашего поссовета сказал мне, что в прошлом году вам было отказано в утеплении веранды. Это верно?

— Верно, — подтверждает Андрей Захарович.

— Почему же вы до сих пор не обратились ко мне?

Пожав плечами, он отвечает:

— Теперь об этом говорить уж не время.

— Почему?

— Так.

— А по-моему, как раз время, и вам, депутату райсовета…

— Вот поэтому и не время.

— Я не понимаю вас. — Марья Васильевна с любопытством смотрит на почтальона.

— А тут проще простого, — отвечает Андрей Захарович. — В поселке знают, что мне было отказано. Многие знают. А теперь я — Советская власть. Что же люди про меня скажут? Как попал, скажут, Мигунов в депутаты, так сразу все и объегорил. А как я буду после этого людям в глаза смотреть?

Она прекрасно знает, каким уважением пользуется он у жителей поселка, и никто, из них, конечно, не скажет, даже не подумает так об Андрее Захаровиче.

— Прошлогодний отказ надо считать ошибкой, — говорит она.

— Когда дело касается человека, ошибаться нельзя. Человеку верить надо, его честному слову верить, тогда в ошибок будет меньше. Ну, да, про меня, какой разговор, Марья Васильевна. Вот я хожу, думаю: у нас в поселке три барака. Все они погнили, прохудились, их латают, штопают, а толку нет. А ведь в тех решетах живет по восемь-девять семей.

— Но их скоро переселят в Люберцы.

— Э, нет. Переселят, кто дачи занимает. А они — в бараках. Разница. Стало быть, нужно им помочь.

Марья Васильевна смотрит на него со все разгорающимся любопытством.

— А как вы думаете им помочь? — спрашивает она, делая ударение на слове «вы».

— Пока только думаю, не придумал, — простосердечно вздыхает почтальон. — Но можно бы несколько дач отвоевать для них. Все равно чуть не по году пустуют. А бараки сломать к чертям.

— Ладно, — помолчав, говорит Марья Васильевна, — приезжайте ко мне в исполком во вторник. Сможете часам к трем?

— Смогу.

— И о своей веранде подумайте.

— И думать не стану, — почтальон поднимается. — Не могу я Советскую власть дискредитировать таким действием и себя в глазах людей унижать.

Теперь, накурившись и заручившись поддержкой районной председательницы, Андрей Захарович отправляется разносить остатки корреспонденции, и не проходит получаса, как сумка его совершенно пустеет.