Почерк палача

За истекшее время лагерная худоба у Сухого прошла, перестали торчать кости, плечи налились мужской силой, и если раньше на него многие смотрели порой несерьезно, то сегодня либо отворачивались, либо кивали уважительно. Странно, но, возглавив бандитскую группировку. Сухой внутренне стал мягче, перестал в каждом встречном видеть своего врага: сказывалось детство, которое было хоть далеко не радостным, но и не жестоким, а зона куда-то отступала, растворялась вдали, словно все пережитое случилось вовсе и не с ним.

В отделении ему выдали паспорт, восстановили прописку, мать он схоронил, а сестра не появлялась, осталась лишь в памяти со своими косичками и постоянно удивленными глазами. Ближайшие в группировке нутром почувствовали, что главарю приятнее, когда его зовут не лагерной кликухой, а по имени — Валентином. А появившиеся малолетки величали его Валентином Кузьмичом. Он мальцов принимал неохотно, и только сирот; если у кого имелся хоть один родитель, он отправлял домой, приговаривая:

— Не колония и не курсы усовершенствования.

Он порой сам себе удивлялся, к чему он вяжется с группировкой, но показное блатное уважение и несчитанные деньги держали его крепко.

— О чем задумался? — спросил, усаживаясь за стол, Крещеный, схожий внешне со своей кличкой: кряжистый, жестокий мужик, типичное произведение зоны.

Они выпили, закусили, поговорили о насевших ментах. Крещеный не раз слышал о захоронении владельцев иномарок, но не знал, где оно находится. В отличие от сотрапезника Сухой о кровавом деле слышал краем уха, считал воровской байкой, еще одной попыткой поднять бандитский авторитет. И уж никак не считал пристальное внимание ментов особо опасным для себя и ребят.

Многолетний лагерный опыт Крещеного, наоборот, подсказывал ему, что с треклятого места надо уходить и, если в округе найдут трупы, глубоко копать никто не станет, а повяжут всех уже известных. А уж он, Крещеный, самый что ни на есть известный здесь старожил, потому навешают ему на шею всех жмуриков, и получится железная вышка. А по делу на сегодняшний день за ним, кроме посредничества во взятке, ничего не имеется. Рэкет, конечно, но то не статья, баловство сплошное.

— Слушай, Кузьмич! — Крещеный называл его по отчеству, зная, Сухой такое обращение особо уважает. — Ты о ментах, что десять дней чинили тачку на наших станциях, слыхал?

— Ну? — Сухой пожал плечами. — Менты тоже люди, и машины у них ломаются, и починить их на халяву сладко.

— Молодой ты, — и с осуждением, и с завистью произнес Крещеный. — Ссученный мент столько ждать никогда не станет. — Он прибудет в форме, оставит колымагу, скажет, чтобы к вечеру ласточкой была. Штатские, тихие и скромные, и не менты совсем, а сыщики. И десять дней для них — огромный срок, и никакой ксивы они не предъявили, и смену масла оплатили. Не район — МУР и главк, а это, паря, петля.

— Да я со станции еще рубля не взял, — ответил Сухой. — Я днями с Егором заговорил, он на тебя ссылается, думал с тобой потолковать, да запамятовал. Кроме того, надо, чтобы наши станции были самые доходные. С плешивой овцы шерсти не получишь.

— Во-во, верно говоришь, Кузьмич. У тебя такие дела лучше проходят, потому я решил станцию Полоза тебе подарить, — сказал Крещеный и от собственных слов вздрогнул. Не помнил он, когда и кому он что-либо дарил.

— С каких дел. Крещеный? Не держи меня за фраера. Сколько Полоз отстегивает ежемесячно?

— По заработку, но средняя должна получаться. Точно можно узнать у Феди — так я своего бухгалтера Фаермана зову, — ответил Крещеный.

— Однако живые деньги, — задумчиво произнес Сухой. — Не пойдет! Я в зоне столько, сколько ты, не был...

— И половины, — перебил Крещеный.

— Видишь... и половины, но хорошо запомнил: если тебе чего дают, значит, хотят получить вдвое. Ты мне лапшу вешаешь, командир. Я чего-то не знаю, а втемную, да за паршивые деньги, я в жизни не подписывался.

В погребок спустился высокий статный фраер, в котором они не сразу признали механика Илью Титова. Он огляделся — чувствовалось, что заскочил сюда впервые, — увидел Сухого и Крещеного, удивленно дернул бровью и сказал сопровождавшей его стройной девице:

— Дорогая, мы ошиблись дверью.

— Я говорила... — Дверь закрылась, что говорила девушка, осталось тайной.

— И как сюда залетел этот голубок? — Крещеный поскреб буйную щетину. — И в кабак “Веселые парни” он раз или два тоже заскакивал.

— Как мы с тобой, — беспечно ответах Сухой. — Не хотел на знакомых налетать. Крещеный никогда не говорил искренне, считая подобное качество признаком глупости и слабости, но в данный момент матерый уголовник нарушил собственный принцип: