Дама в Москве: по-французски из далекого детства запомнила 10 фраз и произносила их, грассируя, в нос и с шиком!
Дама в Таганроге: «Меня обидел Габриель д’Аннунцио – совершенно неправильно описывает поцелуй.
Старуха-еврейка ласкает маленькую внучку: «Красавица, святая угодница, крупчатка первый сорт!
– Что это у вас, Фаина Георгиевна, глаза воспалены?
– Вчера отправилась на премьеру, а передо мной уселась необычно крупная женщина. Пришлось весь спектакль смотреть через дырочку от сережки в ее ухе.
Я себя чувствую, но плохо.
Я – выкидыш Станиславского.
Раневская на вопрос, как она себя сегодня чувствует, ответила:
– Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела, в каком году я родилась, и только ахнула…
Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения».
– Я не пью, я больше не курю, и я никогда не изменяла мужу потому еще, что у меня его никогда не было, – заявила Раневская, упреждая возможные вопросы журналиста.
– Так что же, – не отстает журналист, – значит, у вас совсем нет никаких недостатков?
– В общем, нет, – скромно, но с достоинством ответила Раневская. И после небольшой паузы добавила: – Правда, у меня большая жопа и я иногда немножко привираю!
А ведь судьба мне – мачеха!
Когда я слышу приглашение: «Приходите потрепаться» – мне хочется плакать.
Осип Абдулов сказал, что если бы я читала просто по радио, вещая в эфир, а не по пластинке, я бы так заикалась и так бы все перепутала, что меня бы в тот же вечер выслали в город «Мочегонск».
8 марта – мое личное бедствие. С каждой открыткой в цветах и бантиках вырываю клок волос от горя, что я не родилась мужчиной.
Когда моя сестра решила переехать из Парижа в Москву – это было в пятидесятых годах, – я прислала ей письмо. Работник посольства, выдававший ей визу, рассказывал, что накануне отъезда сестра пришла к нему и отказалась от поездки.
– Почему? – спросили ее.
– Я не могу ехать, – ответила она. – Моя сестра в Москве сошла с ума. Смотрите, что она пишет: «Ни о чем не волнуйся, приезжай, площадь для тебя есть». Зачем мне площадь? Что я, памятник? Нет, она явно не в себе».
Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом. Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.
Я не умею выражать сильных чувств, хотя могу сильно выражаться.
У Раневской спросили: что для нее самое трудное? – О, самое трудное я делаю до завтрака, – сообщила она.
– И что же это? – Встаю с постели.
Всякая сволочь в похвальных статьях упоминает о моем трудном характере. «И я принимаю Вашу несправедливость как предназначенную мне честь».
Есть во мне что-то мне противное.
Окна квартиры Раневской в высотке на Котельнической набережной выходили в каменный внутренний двор. А там – выход из кинотеатра и место, где разгружали хлебные фургоны.
Фаина Георгиевна с ненавистью слушала знакомые народные выражения рабочих-грузчиков, отчетливо звучавшие на рассвете под ее окнами, а вечером с тоской наблюдала шумные толпы уходящих домой кинозрителей из «Иллюзиона».
– Я живу над хлебом и зрелищем, – жаловалась Раневская.
…Наверное, я чистая христианка. Прощаю не только врагов, но и друзей своих.
…Огорчить могу – обидеть никогда. Обижаю разве что себя самое.
«Друга любить – себя не щадить». Я была такой.
«Перед великим умом склоняю голову, перед Великим сердцем – колени». Гете. И я с ним заодно. Раневская.
Меня забавляет волнение людей по пустякам, сама была такой же дурой. Теперь перед финишем понимаю ясно, что все пустое. Нужны только доброта, сострадание.
Что-то давно не говорят, что я блядь. Теряю популярность.
Когда у попрыгуньи болят ноги, она прыгает сидя.
Как ошибочно мнение о том, что нет незаменимых актеров.
То, что актер хочет рассказать о себе, он должен сыграть, а не писать мемуаров. Я так считаю.
Получаю письма: «Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!»
Терпеть не могу юбилеев и чествований, – говорила она. – Актер сидит как истукан, как болван, а вокруг него льют елей и бьют поклоны… Такой юбилей – триумф во славу подагры. Хороший спектакль – вот лучший юбилей.
Гёте сказал: «Все должно быть Единым, вытекать из Единого и возвращаться в Единое». Это для нас, для актеров, – основа!
«Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям, играй после этого Островского!» 1980 году=== в Театре имени Моссовета был поставлен последний спектакль с Раневской – «Правда – хорошо, а счастье – лучше» по Островскому.
Вассу играла в 36-м году… Сравнивая и вспоминая то время, поняла, как сейчас трудно. Актеры – пошлые, циничные. А главное – талант сейчас ни при чем. Играет всякий кому охота.
Для актрисы не существует никаких неудобств, если это нужно для роли.