Почему так случилось

Постучаться — войти?.. побалакать с празднично-краснорожим мужиком, с ребятками пошутить… да подарить-то нечего?.. Порассказать, как там томились по родному… порасспросить, как здесь мытарились… — слава Богу, все кончилось. Такая безумная радость охватила… и — такая тоска! и… стыд, — так и пронзили сердце. А мужик вдруг и спросит… непременно спросит!.. — «ба-рин… а почему… так… случилось?! ты вон в книгу пишешь а все не то! ты по со-вести пиши… кто довел нашу Расею-матушку до такой ямищи?! до такого смертоубивства?!.. а?!.. нет, ты сказывай, не виляй… кака притчи-на, кто додумался до такого? кто научил?.. а?!! Непременно спросит. Нет, стыдно войти, нельзя.

И все пропало: ни оконца, ни жаркой печи, — высокий опять сугроб. И глухая ночь. И — тоска. А дух от огневых щей и пирогов с кашей так и остался во рту. Но тут другой сугроб, как стена, тоже зашевелился… — черное что-то там, будто большая собака возится, хочет на волю выскочить. И вот, выскочила… но не собака!.. — профессор шатнулся от удивления и страха, — выскочил на «сцену»… Мефистофель! Совсем тот самый, как представлял Бутенко. И грохнул, потрясающе-низким басом:

— «Я — зде-зсь!..

«Но чего ж ты бо-ишься?

«Смотри сме-лей — и пригляди-шься!..

Страх вдруг пропал, и стало тепло-приятно, как в театре. Крикнуть даже хотелось — «брра-во Бутенко! би-ис!!..» Но тут пошло другое, уже не как в театре.

Мефистофель заговорил… Но не бутенковским басом, а скрипуче, с едким таким подтреском, козлиным словно, или вот если бы заговорила ехидная кощенка:

— «Бравов-то уж ты по-сле… а «биса» у меня не полагается. Ну, по-нюхал?.. как щами-то со свининкой, пирогами с кашей? мужицким духом, таким дорогим и ми-лым… таким родным?! А, ведь, в Париже-то ароматы то-ньше, нежней… нэ-с-па?.. А-а… ре-ми-ни-сцен-ции, понятно! — «И дым отечества нам сладок и приятен»..? Брось, ста-ро. Ты поумней же Чацкого, хоть чуть и поглупей моего приятеля… до его дурости, понятно.

Влип в конфетку!.. самую-то па-тошную!.. сорвал «маргариточку», и… сорвался! Ты все постиг, и да поможет тебе Сатана свершить твой труд мироточивый — «Почему так случилось» Для кой-каких поправок я и принял сию прохладительную ванну. Не слишком тут комфортно… хоть и с руки мне, наскучила высокая температура, приятно освежиться.

Да и оскомину набила последняя работка, уж слишком ки-сло! да и запашок!.. «фантасмагория», понятно, разумею. Дешевка! дешевое вранье, дешевенький обман безглазый… и — на готовеньком! легко и просто, под апплодисменты! Не говоря уж об… «апофеозе ли-чности»!

По-думай… ли-чности! Такая чудотворная икона, должны бы истекать ка-ки-е чудеса… а истекло!.. — не стоит шевелить, нанюхался.

С тебе подобными преподобными — ку-да полюбопытней. Есть — некая головоломка все таки… игра ума! ведь как трудились, подпарывая ткань-то! Как се-яли… «разумное, доброе, ве-чное…» и… «спасибо вам скажет сердечное…» — но кто?! Почему так случилось..?! Навязчивая темка. Ответик у тебя готов… неполный только. Плохо ты знаешь Пушкина! Проглядел пустяк, но… важный. Тогда-то… Да без заглавия, ведь… проглядеть не хитро. Да и — «в скобках! Теперь-то знаешь, спохватился… — «Два чувства дивно близки нам… «хе-хе-хе-хе-хе-хе-э… — теперь и бли-зки да… далеки! Так вот, хочу направить… не из любви к тебе, а так, по долгу… массажиста. Чорт возьми, и я, ведь, то-же… почитываю Пушкина! Ну, что-то в нем… це-пляет. У нас, понятно, под запретом… для зеленцы, — «да не смутятся», — ну, под партой, как, помнишь, Чернышевского, ошибки молодости? Что теперь сей «дум властитель»! Солома. В Пушкине — остротца «сияньице»…

Не думай, по привычке глупой, что размяк, и… «дар невольный умиленья впервые…» — и так далее… ну, поросячьи песенки. Да, стран-но… поросята чертовски падки жалеть чорта! петь «демоническое» и поклоняться. Впрочем, мерси-с на лестном слове. Все вы ужасные жалетели… с прохладцей.

А, бай-ронизм! Перешагнули? Ну, что такое «ангел нежный» «в дверях Эдэма»? Ну, сиял… да еще «главой поникшею»! хе-хе-хе, как ми-ло! А что ему делать, как не сиять? Ведь сам же хохотал… не помнишь? я только твои словечки вспомнил, не корежься. Подумать… что я могу к пятнадцатилетке-невинности, с душком просвирки! Нет-с, я люблю с горчинкой! Но Пушкина почитываем — у-мен! Для тренировки. Надо же знать противника, быть на чеку. Так вот-с, ты все таки полюбопытней «бесов»… в извивах мысли. Факт, не комплимент. Логика твоя! редкая головоломка, увлекаюсь. Строишь дворец, а выйдет… и чорт не разберет, что выйдет… прорва?.. А труд мироточивый! Судишь себя, а… гимн.

Это задело. Профессор попытался возражать: «моя дедукция, если читают не предвзято, совершенно объективна… все предпосылки…» — но «Мефистофель», в смехе, перебил:

— А, брось, старо. Я предложу тебе ин-дукцию! Не очень-то комфортно, негде и присесть.

Холодок люблю, но несколько повышена температура, сядешь — выйдет грязь. Ми-лая, родная… но грязь. А я, ведь, чистоту люблю, на дню три раза зубы чищу… как-кие! в мои-то лета!.. А, ведь, первая моя встреча с же-нщиной восходит… А, была ка-кая!..