Почему «сталинские соколы» воевали хуже Люфтваффе? «Всё было не так!»

Пожалуй, ни об одном советском самолете Великой Отечественной войны не писали в столь хвалебных тонах, как об Ил-2. Боевая работа его оценивалась как исключительно эффективная; в подтверждение обычно приводились впечатляющие цифры уничтоженных танков, автомашин, орудий, солдат и офицеров и т. п., а также восторженные отзывы пехотинцев, в чьих интересах действовали «горбатые» (как дружески называли в Красной Армии Ил-2 из-за резко выступавшего над фюзеляжем фонаря кабины). В качестве особенностей, обусловивших успех ильюшинского штурмовика, назывались мощное стрелково-пушечное вооружение, надежное бронирование («летающий танк»!) и исключительная живучесть конструкции. В своих попытках проверить и уточнить эти оценки мы будем опираться прежде всего на монографии В.И. Перова и О.В. Растренина – первые в нашей литературе детальные исследования боевого применения конкретного типа самолета на советско-германском фронте.

1. НАСКОЛЬКО ЭФФЕКТИВНОЙ БЫЛА БОЕВАЯ РАБОТА ШТУРМОВИКА ИЛ-2?

Сразу же отметим, что приводившиеся в отечественной литературе цифры потерь врага в живой силе и технике от ударов Ил-2 многократно завышены. Ведь почерпнуты они не из документов стороны, подвергавшейся этим ударам, а, как правило, из донесений и отчетов советских авиационных частей, соединений и объединений. А эти источники крайне недостоверны. Во-первых, в основе их лежат доклады экипажей Ил-2, вернувшихся с боевых заданий, – а экипажи по определению не могли привезти точные сведения об уроне, нанесенном ими противнику. За считаные секунды (пока осуществлялся заход на цель) они просто не успевали заметить и точно сосчитать все уничтоженное ими, да зачастую не могли ничего и рассмотреть. «На выходе из пикирования пытаюсь увидеть результаты работы группы, – описывает типичную ситуацию бывший летчик 103-го штурмового авиаполка К.Ф. Белоконь, – но это невозможно: там, где только что шли танки, дорога в сплошном дыму»1. Еще более красноречива запись в дневнике воздушного стрелка Г. Доброва из 198-го штурмового: «Выходим из пикирования. Вижу разрывы бомб, цель застилает дым и пыль. Что там творится? После войны разберемся, что к чему?»2 Как правило, экипажи преувеличивали свои успехи: сказывалось как естественное желание причинить врагу как можно больше вреда (побуждавшее искренне верить в свой успех!), так и стремление представить свои действия в лучшем свете…

Приходилось и просто придумывать (sic!) цифры нанесенного врагу урона: ведь начальство требовало от летчиков подробные сведения для доклада «наверх». Знакомых с советской действительностью даже и послевоенного времени отнюдь не удивит случай, описанный в воспоминаниях ветерана 893-го штурмового авиаполка О.В. Лазарева, которого в марте 1944 г. начальник оперативной части штаба полка попросил назвать «количество убитых, разбитых вагонов и другой техники», уничтоженной парой Лазарева при ударе по станции Оболь под Витебском. «Вопрос вполне законный, но он озадачил меня. «Товарищ майор, точно сказать не могу, ведь не на земле же я находился, где можно сосчитать. За те секунды, пока находился над станцией, думал не о количестве убитых, а как лучше бить по цели». – «Да я понимаю! Но хоть примерно скажи, мне же надо срочно докладывать в штаб дивизии», – настаивал он. Желая поскорее отделаться от назойливого начопера, сказал: «Пишите, сколько хотите». При этом назвал примерное количество солдат, находившихся в тот момент на путях и на станции. «Нет, назови сам», – настаивал он. Как поступить? Скажешь, сотня или больше – подумают, что «загнул», а меньше полусотни – скажут мало. «Пишите пятьдесят, ну и вагонов штук семь»3. Обычная советская практика формальных отписок…