2) Предпочтительна Совдепия — неприемлема старая Россия. «Досталинский» коммунизм и его предполагаемые модификации «с человеческим лицом». Такова идеология «детей Арбата» и всей горбачевской перестройки, а позже тех, кто был готов сомкнуться с коммунистами против пытавшего эволюционировать к «державности» ельцинского режима и Жириновского (наиболее полно была представлена в «Общей газете» и отчасти в «Московских Новостях»).
3) Предпочтителен Запад — неприемлема Совдепия. Старый либерализм «кадетского» толка. Этот взгляд практически не был представлен, хотя очень многие претендовали именно на эту политическую нишу, и в первую очередь Гайдар со своими сторонниками (взявшие эмблемой партии Петра I, но также готовые союзничать с красными против «российского империализма»). Наиболее адекватно его представлял, возможно, Б. Федоров со своим движением «Вперед, Россия!».
4) Предпочтителен Запад — неприемлема старая Россия. Новый советско-диссидентский либерализм. Такова реальная идеология большинства современных демократов, хотя многие из них хотели бы казаться относящимися к предыдущей категории.
5) Предпочтительна старая Россия — неприемлем Запад. Новый русский национализм. Это идеология всех национальных организаций и «русских партий», а также менее красной части национал-большевистского спектра.
6) Предпочтительна старая Россия — неприемлема Совдепия. Старый российский патриотизм. На политической сцене 90-х представлен не был. Этой ориентации придерживался ряд организаций, считавших себя продолжателями Белого движения, но политической деятельности не ведущих.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что на практике разделение шло в зависимости не от того, какой образец ставится на первое место, а от того, какой ставится на последнее («абсолютное зло»); предмет наибольшей ненависти оказывался более значим, чем предмет наибольшего предпочтения. Хотя по идее, формально более близки друг другу две «коммунистические», две «либеральные» и две «патриотические» точки зрения, в реальной политике люди к конечном счете сплачиваются по общности «негативного идеала» (который, кстати, как и все «чужое», психологически воспринимается более однородным, чем идеал позитивный, в который каждый склонен вносить собственные «детали»). Нетрудно заметить, что обе точки зрения, для которых главным злом является Запад, принадлежали «патриотическому движению», или, как его обычно называли в демократической прессе, «красно-коричневому» — политически единому в борьбе с режимом, хотя, казалось бы, несовместимыми идейно. Современный демократизм (для которого старая Россия по предпочтительности стоит на последнем месте) выросший из диссидентства, в свою очередь, тесно связан с идеологией уничтоженного Сталиным «истинного марксизма». Обе же точки зрения, считающие наибольшим злом советский режим, принадлежат людям, составившим некогда Белое движение, но его различным крыльям: лево-либеральному (в том числе эсеро-меньшевистскому) и правому (в значительной мере монархическому), идейно далекими, но политически бывшими едиными в борьбе с большевиками.
Политически значимыми из этих трех групп (представленными на политическом поле или имеющими заметное идеологическое влияние) и оказывавшими влияние на проблему места в РФ политического наследия исторической России были только национал-большевизм и «демократизм».
В последние десятилетия реальной и последовательной оппозиции всей системе большевизма в стране в «демократической» среде не было. Более того, после формальной отмены власти КПСС, выражать такую позицию стало «неприлично». Почему-то надо было опять непременно находить какие-то достоинства в наследии Октября и выбирать между различными воплощениями одного и того же строя. В общественное сознание был внедрен взгляд, согласно которому люди, пытающиеся преодолеть большевистское наследие, являются… такими же большевиками. Термин «большевизм» как-то незаметно лишился своей конкретной идейно-политической сути, стал трактоваться как синоним вообще всякой нетерпимости, экстремизма, насильственности, превратился в ярлык, который стал с успехом использоваться как раз против врагов реально-исторического большевизма. Того же происхождения логика, согласно которой, если нельзя вернуть разрушенного, то надо хотя бы оставить памятники разрушителям.